- 5 -
Пётр I
в живописи и литературе
Дмитрий Костылев.
«Выбор пути. Пётр Первый в Немецкой слободе.»
В эти молодые годы своей жизни он [Пётр I] положил начало юмористическому учреждению, которое поддерживал всю свою жизнь. Это был так называемый «всешутнейший, всепьянейший и сумасброднейший собор», состоявший из ближних к царю лиц, то была пародия на церковную иерархию. Бывший учитель Петра, Никита Моисеевич Зотов, был назван «всешутейшим патриархом или князь-папою». Князь Фёдор Ромодановский был назван кесарем, другие придворные получили в насмешку титулы владык разных городов, а сам Пётр носил титул протодиакона. Цель этого собора состояла в усердном служении Бахусу и в частом обхождении с крепкими напитками; предаваться пьянству и обжорству на заседаниях этого собора сделалось обычным; способ выражения отличался самым грубым цинизмом.
Н. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей». Санкт-Петербург, «Весь». 2005 год.
* * *
Неизвестный художник.
«Петр I Великий».
Дивились, - откуда у него, у дьявола, берется сила. Другой бы, и зрелее его годами и силой, давно бы ноги протянул. В неделю уже раза два непременно привозили его пьяного из Немецкой слободы. Проспит часа четыре, очухается и только и глядит - какую бы ему еще выдумать новую забаву.
На святках придумал ездить с князь-папой, обоими королями и генералами и ближними боярами (этих взял опять-таки строгим указом) по знатным дворам. Все ряженые, в машкерах. Святошным главой назначен был московский дворянин, исполненный всяких пакостей, сутяга, злой ругатель, - Василий Соковнин. Дали ему звание "пророка", - рядился капуцином, с прорехой на заду. На тех святках происходило окончательное посрамление и поругание знатных домов, особливо княжеских и старых бояр. Вламывались со свистом и бешеными криками человек с сотню, в руках - домры, дудки, литавры. У богобоязненного хозяина волосы вставали дыбом, когда глядел на скачки, на прыжки, на осклабленные эти хари. Царя узнавали по росту, по платью голландского шкипера, - суконные штаны пузырями до колен, шерстяные чулки, деревянные туфли, круглая, вроде турецкой, шапка. Лицо либо цветным платком обвязано, либо прилеплен длинный нос.
Музыка, топот, хохот. Вся кумпания, не разбирая места, кидалась к столам, требовала капусты, печеных яиц, колбас, водки с перцем, девок-плясиц... Дом ходил ходуном, в табачном дыму, в чаду пили до изумления, а хозяин пил вдвое, - если не мог - вливали силой...
Что ни родовитее хозяин - страннее придумывали над ним шутки. Князя Белосельского за строптивость раздели нагишом и голым его гузном били куриные яйца в лохани. Боборыкина, в смех над тучностью его, протаскивали сквозь стулья, где невозможно и худому пролезть. Князю Волконскому свечу забили в проход и, зажгя, пели вокруг его ирмосы, покуда все не повалились со смеха. Мазали сажей и смолой, ставили кверху ногами. Дворянина Ивана Акакиевича Мясного надували мехом в задний проход, от чего он вскоре и помер...
Святочная потеха происходила такая трудная, что многие к тем дням приуготовлялись, как бы к смерти...
Алексей Толстой. «Пётр Первый».
* * *
Шарль Буат.
«Пётр I».
Основав Петербург. Петр Великий всеми силами старался развить в нем торговлю и завести фабрики. Богатый московский купец Сорокин начал строить огромную суконную фабрику. Петр часто посещал постройку. Однажды он сказал хозяину:
- А ну-ка, братец, угости меня водочкой.
- С величайшим удовольствием. Пожалуйте в дом.
Пришли. Жена Сорокина поставила на поднос анисовку и закуску, сама внесла в столовую и просила Царя закусить.
Царь налил водки, пожелал хозяевам здоровья.
- А что, Сорокин, кажется, твоя жена беременна?
- Есть маленечко, Ваш Величество.
- Ну, если Бог благословит, возьми меня кумом.
- Очень рад, Государь.
Через месяц после этого Сорокин явился к Петру и стал просить окрестить новорожденного сына.
- Когда? - спросил Петр.
- Завтра, в двенадцатом часу.
- Буду непременно.
На другой день в 12 часов Петр приехал к Сорокину с Меншиковым.
- Ну, кум. - сказал Царь. - не задержи меня!
- Все готово. Ваше Величество, только что-то попа нет: посылал - нет дома.
- Меншиков, пошли за Феофаном.
Через час епископ Феофан (Прокопович) явился. Окрестили, выпили и закусили.
- Слушай, Меншиков, поезжай к попу и скажи ему, чтобы в воскресенье, в 11 часов он явился ко мне. Я ему покажу, как надо исполнять требы.
И Государь уехал.
Поп очень струсил.
- Пропал, матка, - сказал он жене.
- А что так?!
- Да я думал, что Сорокин врет, что Царь кумом будет. Да что будет, то будет! А надо идти.
В воскресенье поп явился к Царю.
- Ты отчего не явился к Сорокину крестить ребенка? — спросил Царь грозно. — А?!
- Занят был.
Врешь! - вскричал Петр громовым голосом. - Меншиков, отправить его в Соловки!
Поп упал на колени.
- Ваше Величество, помилуйте: жена, дети!
- А! Помилуйте - жена, дети, - то-то! Ну, слушай: ступай домой, а в следующее воскресенье приди и отгадай мне три загадки: сколько верст от земли до неба? Чего я стою? Что думаю? Марш! Не отгадаешь, помилования не будет, отгадаешь - прощу!
Священник обращался ко всем знакомым, чтобы разгадали загадки, но никто не отгадал. Наконец он обратился к своему брату, дьякону Каллистрату. Тот подумал немного и сказал:
- Послушай, брат, когда тебе к Царю идти?
- В воскресенье, сегодня.
- В какой рясе ты у Царя был?
- В новой голубой, атласной.
- Давай ее!
Поп достал, дьякон надел ее.
- Что ты делаешь?
- Иду вместо тебя. Ты знаешь, что мы похожи. Он примет меня за тебя.
И дьякон отправился. Является к Царю, который, по случаю праздничного дня, был окружен всеми придворными.
- А! - сказал Петр. - Отгадал?
- Точно так, Ваше Величество.
- Ну, сколько верст от земли до неба?
- 240 000 миллионов верст.
- Врешь!
- Никак нет, велите проверить.
- Ну, хорошо, велю. А чего я стою?
- 29 сребреников.
- Так мало?!
- Больше не стоите. Ваше Величество. Спаситель, Царь Небесный, был продан за тридцать сребреников, а вы. Царь земной, одним сребреником меньше.
- Верно, - сказал Петр, смеясь. - А что я думаю, того не отгадаешь.
- Нет, отгадаю. Вы думаете, что я поп Семен, а я дьякон Каллистрат, его родной брат.
- Ну, молодец Каллистратушка! Напишите владыке, что я прошу сейчас же посвятить Каллистрата во священники и назначить в дворцовую церковь.
«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».
* * *
Шарль Буат.
«Портрет Петра I».
Миниатюра.
Первая четверть XVIII века.
Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Одной из самых резких черт, так сказать, размолвки Петра со старинным православием были его забавы со всешутейшим и всепьянейшим собором… Составив под этим названием из своих любимцев целый кружок пьяниц, Петр не слишком щадил чувствования своих приближенных; волею или неволею в забавах его должны были участвовать и такие особы, которым совсем не под стать было шутовство: к ним можно причислить Никиту Моисеевича Зотова, носившего звание шутовского патриарха и Петра Ивановича Бутурлина, в 1706 году нареченного петербургским шутовским митрополитом. Всешутейший собор собирался часто, смотря по тому, как приходила государю мысль созвать в виде развлечения от трудных занятий. В 1713 году Петру вздумалось женить своего шутовского патриарха, несмотря на то, что последнему было уже 70 лет. Зотов с рабской покорностью не устыдился потешать царя… Но не так отнесся старший сын Зотова, Конон Никитич. Зотова женили для смеха на вдове Стремоуховой и справили шутовскую свадьбу в Москве. Новобрачных венчал Архангельского собора девяностолетний священник. Сам Петр занялся устройством свадебного торжества, продолжавшегося весь январь 1715 года. На свадьбе присутствовали разные государственные сановники, царица Екатерина, вдовствующие царицы с дочерьми, все знатные придворные дамы, в которых одна боярыня Ржевская носила шутовской титул князя-игумении. Все это было разодето по распределению Петра в разные шутовские наряды, все шло в сопровождении грома музыкальных инструментов, медных тарелок, свистков, трещоток, производивших дикий и нестройный шум, с колокольным звоном всех московских церквей, с пьяными криками московской черни, которую царь приказывал поить вином и пивом… Старик Зотов жил недолго: в 1717 году его уже не стало, а в декабре того же года произведен был шутовской выбор ему преемника, нового князь-папы… Петр сам начертал устав или чин избрания, пародируя совершавшийся прежде церковный чин избрания патриарха. Вместо себя Петр предоставил играть роль царя новому сценичному царю, князь-кесарю Ивану Федоровичу Ромодановскому, сыну прежде носившего это комическое звание Федора… Здесь, в шутовском виде, были певчие, попы, дьяконы, архимандриты, суфраганы, архижрецы, князь-папины служители. Пародировалось несение образа, как делалось при избрании патриарха, - такую роль играл здесь «Бахус, несомый монахами великой обители». В каменном доме театральный государь, князь-кесарь, говорил членам всешутейшего собора речь, напоминающую речи, некогда произносимые царями при избрании патриархов. Потом происходил выбор из трех кандидатов. Перед избранием совершалось осязательное освидетельствование нового князя-папы, посаженного на прорезном стуле и закрытого покрывалом. Это была насмешка над обрядом, совершавшимся некогда, как говорили, при избрании римских пап, когда кардиналы удостоверялись, что новый первосвященник есть действительно мужчина. Обряд этот, если только он, в самом деле, совершался, возник оттого, что в IX веке по Рождестве Христове обманом была избрана в папы женщина под видом мужчины. По окончании баллотировки, совершаемой яйцами, новоизбранного поздравляли, величали многолетием, потом сажали в громадный ковш и несли в собственный его дом, где опускали в чан с вином. За избранием следовало поставление. Чин поставления, начертанный Петром, был пародией поставления архиереев. Поставляющий, возглашая: «Пьянство Бахусово да будет с тобой», намекал на священные слова: «Благодать Святого Духа да будет с тобою»… Новопоставленный садился на бочку, игравшую роль первосвященнического седалища. Он испивал Великого Орла – так назывался огромный кубок – и давал пить из него же всем другим.
Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях её главнейших деятелей». Санкт-Петербург, «Весь». 2005 гож.
* * *
Василий Иванович Суриков.
«Большой маскарад в 1722 году на улицах Москвы с участием Петра I и князя-кесаря И. Ф. Ромодановского».
1900.
Эти официальные празднества были тяжелы, утомительны. Но еще хуже были увеселения, тоже штатные и непристойные до цинизма. Трудно сказать, что было причиной этого, потребность ли в грязном рассеянии после черной работы или непривычка обдумывать свои поступки. Петр старался облечь свой разгул с сотрудниками в канцелярские формы, сделать его постоянным учреждением. Так возникла Коллегия пьянства, или «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор». Он состоял под председательством натбольшего шута, носившего титул князя-папы, или «Всешумнейшего и Всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы». При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати. Петр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав, в котором обнаружил не менее законодательной обдуманности, чем в любом своем регламенте. В этом уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания и постановления папы и рукоположения на разные степени пьяной иерархии.
Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. У собора, целью которого было славить Бахуса питием непомерным, был свой порядок пьянодействия, «служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками», свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи. Как в древней церкви спрашивали крещаемого: «Веруеши ли?», так в этом соборе новопринимаемому члену давали вопрос: «Пиеши ли?» Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве; инакомудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме. Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему - путь к венцу мученическому.
Бывало, на Святках компания человек в 200, в Москве или Петербурге, на нескольких десятках саней, на всю ночь до утра, пустится по городу «славить». Во главе процессии - шутовской патриарх в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре. За ним сломя голову скачут сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление; «Пили при этом страшно», - замечает современный наблюдатель. Или, бывало, на первой неделе Великого поста его всешутейшество со своим собором устроит покаянную процессию: в назидание верующим выедут на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках.
Раз на Масленице в 1699 г., после одного пышного придворного обеда, царь устроил служение Бахусу. Патриарх, князь-папа Никита Зотов, знакомый уже нам бывший учитель царя, пил и благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому как делают архиереи дикирием и трикирием; потом с посохом в руке «владыка» пустился в пляс. Один только из присутствовавших на обеде, да и то иноземный посол, не вынес зрелища этой одури и ушел от православных шутов. Иноземные наблюдатели готовы были видеть в этих безобразиях политическую и даже народно-воспитательную тенденцию, направленную будто бы против русской церковной иерархии и даже самой церкви, а также против порока пьянства: царь-де старался сделать смешным то, к чему хотел ослабить привязанность и уважение; доставляя народу случай позабавиться, пьяная компания приучала его соединять с отвращением к грязному разгулу презрение к предрассудкам. Трудно взвесить долю правды в этом взгляде; но все же это - скорее оправдание, чем объяснение.
Петр играл не в одну церковную иерархию или в церковный обряд. Предметом шутки он делал и собственную власть, величая князя Ф. Ю. Ромодановского королем, государем, «вашим пресветлым царским величеством», а себя - «всегдашним рабом и холопом Piter’om» или просто по-русски Петрушкой Алексеевым. Очевидно, здесь больше настроения, чем тенденции. Игривость досталась Петру по наследству от отца, который тоже любил пошутить, хотя и остерегался быть шутом. У Петра и его компании было больше позыва к дурачеству, чем дурацкого творчества. Они хватали формы шутовства откуда ни попало, не щадя ни преданий старины, ни народного чувства, ни собственного достоинства, как дети в играх пародируют слова, отношения, даже гримасы взрослых, вовсе не думая их осуждать или будировать. В пародии церковных обрядов глумились не над церковью, даже не над церковной иерархией как учреждением: просто срывали досаду на класс, среди которого видели много досадных людей. Можно не дивиться крайней беззаботности о последствиях, о впечатлении от оргий. Хотя Петр жаловался, что ему приходится иметь дело не с одним бородачом, как его отцу, а с тысячами, но с этой стороны можно было ждать больше неприятностей, чем опасностей.
К большинству тогдашней иерархии был приложим укор, обращенный противниками нововведений на последнего патриарха Адриана, что он живет из куска, спать бы ему да есть, бережет мантии для клобука белого, затем и не обличает. Серьезнее был ропот в народе, среди которого уже бродила молва о царе-антихристе. Но и с этой стороны надеялись на охранительную силу кнута и застенка, а об общественной стыдливости в тогдашних правящих сферах имели очень слабое помышление. Да и народные нравы если не оправдывают, то частью объясняют эти непристойные забавы. Кому неизвестна русская привычка в веселую минуту пошутить над церковными предметами, украсить праздное балагурство священным изречением? Известно также отношение народной легенды к духовенству и церковному обряду. В этом повинно само духовенство: строго требуя наружного исполнения церковного порядка, пастыри не умели внушить должного к нему уважения, потому что сами недостаточно его уважали. И Петр был не свободен от этой церковно-народной слабости. Он был человек набожный, скорбел о невежестве русского духовенства, расстройстве церкви, чтил и знал церковный обряд, вовсе не для шутки любил в праздники становиться на клиросе в ряды своих певчих и пел своим сильным голосом. И, однако же, включил в программу празднования Ништадтского мира в 1721 г. непристойную свадьбу князя-папы, старика Бутурлина, со старухой, вдовой его предшественника Никиты Зотова, приказав обвенчать их в присутствии двора при торжественно-шутовской обстановке в Троицком соборе.
Какую политическую цель можно найти в этой непристойности, как и в ящике с водкой, формат которого напоминал пьяной коллегии евангелие? Здесь не тонкий или лукавый противоцерковный расчет политиков, а просто грубое чувство властных гуляк, вскрывавшее общий факт, глубокий упадок церковного авторитета. При господстве монашества, унизившем более духовенство, дело церковно-пастырского воспитания нравственного чувства в народе превратилось в полицию совести.
В. О. Ключевский. «Русская история. Москва», «Эксмо». 2005 год.
* * *
Неизвестный художник.
«Портрет Петра I».
Растянувшись по всей улице, медленно ехали телеги на свиньях - по шести штук; сани на коровах, обмазанных дегтем, обваленных перьями; низенькие одноколки на козлах, на собаках. В санях, телегах, тележках сидели люди в лыковых шляпах, в шубах из мочальных кулей, в соломенных сапогах, в мышиных рукавицах. На иных были кафтаны из пестрых лоскутов с кошачьими хвостами и лапами.
Щелкали кнуты, свиньи визжали, собаки лаяли, наряженные люди мяукали, блеяли, - красномордые, все пьяные. Посреди поезда пегие клячи с банными вениками на шеях везли золотую царскую карету. Сквозь стекла было видно: впереди сидел молодой поп Битка, Петров собутыльник... Он спал, уронив голову. На заднем месте - развалились двое: большеносый мужчина в дорогой шубе и колпаке с павлиньими перьями и - рядом - кругленькая, жирненькая женщина, накрашенная, насурмленная, увешанная серьгами, соболями, в руках - штоф. Это были Яков Тургенев - новый царский шут из Софьиных бывших стольников, променявших опалу на колпак, и - баба Шушера, дьячкова вдова. Третьего дня Тургенева с Шушерой повенчали и без отдыху возили по гостям.
За каретой шли оба короля - Ромодановский и Бутурлин и между ними князь-папа "святейший кир Ианикита прешпургский" - в жестяной митре, красной мантии и с двумя в крест сложенными трубками в руке. Далее кучей шли бояре и окольничие из обоих королевских дворов. Узнавали Шереметьевых, Трубецких, Долгоруких, Зиновьева, Боборыкина... Срамоты такой от сотворения Москвы не было. В народе указывали на них, дивились, ахали, ужасались... А иные подходили поближе и с озорством кланялись боярам.
За боярами везли на колесах корабль, вьюжный ветер покачивал его мачты. Впереди лошадей шел Петр в бомбардирском кафтане. Выпятив челюсть, ворочая круглыми глазами на людей, бил в барабан. Боялись ему и кланяться, - а ну как не велено. Юродивый, увидя его с барабаном, завопил опять: "Навуходоносор!" - но блаженного оттерли в толпу, спрятали. На корабле стояли, одетые голландскими матросами, - Лефорт, Гордон, усатый Памбург, Тиммерман и нововозведенные полковники Вейде, Менгден, Граге, Брюс, Левингстон, Сальм Шлиппенбах... Они смеялись, посматривая сверху, дымили трубками, притоптывали на морозе.
Алексей Толстой. «Пётр Первый».
* * *
Большой забавник Петр I обожалустраивать свадьбы своим шутам. За лучшей бархатной каретой с шутом Яковом Тургеневым и его невестой следовали на свиньях, козлах и собаках бояре, всех чинов палатные люди, а также Трубецкие, Шереметевы, Голицыны в смешных платьях. 72 лилипута было собрано со всего города на свадьбу карликов – любимцев Петра. Правда, счастливой семьи не получилось: молодая умерла при мучительных родах вместе с ребенком, а вскоре от горя – и ее муж. После чего был издан указ, запрещающий карликам жениться. Петр уморил свадьбой, длившейся аж две недели, 70-летнего шута Никиту Зотова – в супружестве тот не прожил и полугода.
Света Кузина. «У шутов безработица: вакансии заняты хозяевами? «Комсомольская правда» 1 апреля 1994 года.
* * *
«Зимний дворец при Петре Великом».
Из книги: В. О. Ключевский. «Русская история». Москва «Эксмо». 2005.
Но Петр от природы не был лишен средств создать себе более приличные развлечения. Он, несомненно, был одарен здоровым чувством изящного, тратил много хлопот и денег, чтобы доставать хорошие картины и статуи в Германии и Италии: он положил основание художественной коллекции, которая теперь помещается в петербургском Эрмитаже.
В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.
* * *
Неизвестный художник.
С гравюры 1753 г. по рисунку И. И. Махаева.
«Вид Зимнего дворца Петра I. XVIII век».
Эрмитаж, Санкт-Петербург.
Пётр создавал могущественную империю, его интересовали новые технологии и торговые пути, его интересовали незамерзающие морские дороги, которыми он хотел связать матриархальную Европу и патриархальную Россию. Пётр воссоздает российский флот и армию, ведёт множество войн с европейскими конкурентами и кровавой Османской империей, которую боги создали на обломках Византии, чтобы не давать заснуть потомкам скифских царей. Он ведёт в целом победоносные войны против еврейской Асмании, приносящей славянским народам Христианство со звериным лицом – Ислам (Ислам от «Иса» – Иисус). Пётр борется за безусловное господство на Чёрном море и всём Причерноморье, за что я ему очень благодарен. Царствие Петра было для России бурным и в целом позитивным, несмотря на его различные недостатки и «бзики», он был прагматично атеистичен, у него была другая государственная религия – пьянство, которое присущё практически всем потомкам скифов.
Владимир Пятибрат. «Глубинная книга».
* * *
Валентин Александрович Серов.
«Пётр I в Монплезире».
1910-1911.
Он имел вкус особенно к архитектуре. Об этом говорят увеселительные дворцы, которые он построил вокруг своей столицы и для которых выписывал за дорогую цену с Запада первоклассных мастеров, вроде, например, знаменитого в свое время Леблона, «прямой диковины», как называл его сам Петр, сманивший его у французского двора за громадное жалованье. Построенный этим архитектором петергофский дворец Монплезир, со своим кабинетом, украшенным превосходной резной работой, с видом на море и тенистыми садами, вызывал заслуженные похвалы от посещавших его иностранцев. Правда, незаметно, чтобы Петр был любителем классического стиля: он искал в искусстве лишь средства для поддержания легкого, бодрого расположения духа; упомянутый его петергофский дворец украшен был превосходными фламандскими картинами, изображавшими сельские и морские сцены, большею частью забавные.
В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.
* * *
Валентин Александрович Серов.
«Пётр I в Монплезире».
1910-1911.
Тогда в буйную головушку Петра стукнула очередная гениальная идея: а чего мучиться? Взять законы какого-нибудь особо передового государства, да и переписать один к одному! Еже ли они по тем законам живут припеваючи, значит, и у нас будет рай на земле, молочные реки в кисельных берегах!
Рай получился какой-то кромешный... В качестве образца выбрали отчего-то не Англию, а Швецию, с которой едва перестали воевать. Собрали комиссию из трех шведов и пяти русских. Как легко догадаться, никакого толку не вышло: русские члены комиссии не знали шведского уклада жизни – да и языка шведского не знали, а потому не могли «образцы» даже прочитать. Кто уж их назначал, таких, осталось тайной на века. Не исключаю, сам Петр, поскольку действует железное правило: если в Российском государстве что-то делалось через задницу, ищите в инициаторах Петра...
Александр Бушков. «Екатерина II: алмазная золушка”.
* * *
«Петр I».
Из книги: Школьная энциклопедия. «История России 18-19 вв.» Москва, «ОЛМА-ПРЕСС Образование». 2003 год.
Его отношение к религии вообще и православию в частности прекрасно известно. Петра даже нельзя назвать «неверующим» – этот человек настолько демонстративно и вызывающе поставил себя вне религии, что иные упрямо считали, что это и не человек вовсе. Честно сказать, у них были к тому все основания: достаточно вспомнить гнуснейший «Всешутейший собор» Петра, откровенно пародировавший (публично!) православные обряды, и ту откровенную чертовщину, что творилась в доме «главного чертушки» Франца Лефорта, когда там прыгала мебель и посвистывали в темных углах какие-то мохнатые создания...
Александр Бушков. «Екатерина II: алмазная золушка”.
* * *
«Пётр I».
Миниатюра на эмали. Конец XVIII-начало XIX века.
Петр Великий не раз устраивал свидания с королями Польским и Датским. В одно из таких свиданий Их Величества, после веселого обеда, заспорили о том, чьи солдаты оказывают больше храбрости и безпрекословного повиновения. Всякий хвалил своих.
- Я советовал бы тебе молчать про твоих саксонцев, - сказал Петр королю Польскому, - я их отлично знаю: они немногим лучше трусов-поляков, а ваши (продолжал он, обращаясь к Датскому), как ни стары, но против моих новых не годятся.
Так как собеседники не уступали, то решено было произвести опыт.
- Прикажите призвать сюда по одному из ваших солдат, - сказал Петр, - самого храброго и верного, по вашему мнению, и велите броситься из окна. Посмотрим, окажут ли они безпрекословную готовность исполнить ваше повеление, а я в своих уверен и если бы хотел из тщеславия обесчестить себя, пожертвовав человеком, то каждый безпрекословно исполнил бы приказание. (Надо знать, что дело происходило в третьем этаже.)
Начали с датчан. Призвали одного из самых неустрашимых и преданнейших королю гренадеров. Король приказывает ему броситься из окна. Гренадер падает пред своим Государем на колени и умоляет о пощаде. Но король непреклонен и повторяет приказание. Солдат плачет и просит, по крайней мере, сказать ему его вину и дать время на покаяние.
Петр засмеялся и сказал королю:
- Полно, брат, дай ему время на покаяние. А с твоими саксонцами и пробы делать не стоит - только осрамишься. - Затем Петр призывает своего офицера и приказывает ему ввести какого-нибудь солдата, первого. Входит русский солдат. Государь приказывает ему броситься из окна. Тот идет к окну и, перекрестясь, заносит ногу на подоконник.
- Остановись! - кричит ему Государь. - И выйди вон: мне тебя жаль.
Собеседники Петра были поражены и просили Царя наградить солдата офицерским чином. Русский Царь отвечал, что у него все солдаты таковы, так что пришлось бы всех произвести в офицеры.
Не хотите ли, — продолжал он, — испытать других. Выбирайте сами самого храброго, по вашему мнению, и я уверен, что он поступит так же.
Но государи не хотели продолжать опыта, а настаивали на пожаловании солдата офицерским чином. Петр согласился на их просьбу, призвал гренадера и поздравил его офицером, а короли пожаловали ему от себя по сто червонных.попавшегося.
«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».
* * *
Неизвестный художник.
«Портрет Петра I».
Начало XVIII века.
Некто отставной мичман, будучи еще ребенком, представлен был Петру в числе дворян, присланных на службу. Царь открыл ему лоб, взглянул в лицо и сказал:
- Ну! Этот плох. Однако записать его во флот. До мичманов, авось, дослужится.
Старик любил рассказывать этот анекдот и всегда прибавлял:
- Таков был пророк, что и в мичманы-то попал я только при отставке!
«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».
* * *
Неизвестный художник.
«Портрет Петра Великого».
Царь и солдат
Самый первый в России памятник был установлен по распоряжению Петра I в Петербурге. Он был посвящён первому добровольцу русской регулярной армии Сергею Бухватову.
Сей молодец явился в ставку Петра в 1693 году и попросил записать его в солдаты. Чем немало удивил государя: вспомним, что на Руси солдатская служба была тяжкой повинностью.
Добровольцу не раз явилась возможность выказать свою храбрость на полях сражений. Начав простым солдатом, он дослужился до чина майора и не покидал армейского строя аж до восьмидесяти шести лет.
Памятник, отлитый из бронзы Карлом Бартоломео Растрелли, до наших дней не сохранился. Есть сведения, что стоял он когда-то возле одного из валов Адмиралтейства.
Чего боялся Пётр
Самой забавной «страшилкой» для взрослого человека двухметрового роста, каким, как известно, был император Пётр Великий, является, видимо… обыкновенный таракан. Да, да, больше всего на свете Пётр I боялся этих противных, но не таких уж грозных насекомых.
Раз, обедая у одного офицера и находясь в приятном расположении духа, государь спросил у хозяина, нет ли в его доме тараканов. «Очень мало, - отвечал неосторожный хозяин, - а чтобы и совсем от них избавиться, то я приковал здесь к стене одного таракана». При том указал на стену, где приколочен был гвоздочком таракан, который ещё был жив и ворочался. Государь, увидевши столь ненавистную ему гадину, так испугался, что вскочил из-за стола, дал хозяину пощёчину и тотчас уехал от него со своею свитою.
«Знаете ли вы, чего больше всего боялся Пётр I?». «Аргументы и факты» №9 1995 год.
* * *
Неизвестный художник.
«Первый Азовский поход Петра Первого».
Арсений Чернышов.
Фрагмент диорамы «Взятие турецкой крепости Азов войсками Петра I в 1696 году».
Петр завоеванием Азова открыл себе путь к Черному морю, но он не полагал того довольным для России и для намерения сблизить свой народ с образованными государствами Европы. Турция лежала между ими. Он нетерпеливо обращал взоры свои на северо-запад и на балтийское море, коим обладала Швеция. Он думал об Ижорской и Карельской земле, лежащих при Финском заливе, некогда нам принадлежавших, отторгнутых у нас незаконно во время несчастных наших войн в междуцарствия.
Александр Сергеевич Пушкин. «История Петра».
* * *
Владимир Передерей.
«Пётр I перевязывает раненого под Азовом».
Неизвестный художник.
«Объявление указа Петра Великого считать новый год с 1 января».
Виктор Донской.
«Пётр Первый на земле Воронежской».
Виктор Донской.
«Пётр Первый на земле Воронежской».
С. Владимиров.
«Пётр Великий на спуске галеры».
«Корабли Петра I, построенные в Воронеже».
«Гото Предестинация» («Божие Предвидение»). Первый корабль, построенный лично Петром I с товарищами в Воронеже.
«Воронеж (на берегу реки - памятник Петру Великому)».
Из книги: В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.
Карта конца XVII века из атласа, принадлежавшего Петру Великому.
Г. фон Урлауб.
«Реформы Петра (запрет на бороды и традиционную одежду)».
Начиная с 1704 г. один за другим вводились сборы: поземельный, померный и весчий, хомутейный, шапочный и сапожный - от клеймения хомутов, шапок и сапог, подужный, с извозчиков - десятая доля найма, посаженный, покосовщинный, кожный - с конных ияловочных кож, пчельный, банный, мельничный - с постоялых дворов, с найма домов, с наемных углов, пролубной, ледокольный, погребной, водопойный, трубный - с печей, привальный и отвальный - с плавных судов, с дров, с продажи съестного, с арбузов, огурцов, орехов, и «другие мелочные всякие сборы», говорит роспись в заключение. Появились налоги, трудно доступные разумению даже московского плательщика, достаточно расширенному прежними порядками обложения, или прямо его возмущавшие. Обложению подвергались не одни угодья и промыслы, но и религиозные верования, не только имущество, но и совесть. Раскол терпелся, но оплачивался двойным окладом подати, как едва терпимая роскошь; точно так же оплачивались борода и усы, с которыми древнерусский человек соединял представление об образе и подобии божием. Указом 1705 г. борода была расценена посословно: дворянская и приказная - в 60 рублей (около 480 рублей на наши деньги), первостатейная купеческая - в 100 рублей (около 800 рублей), рядовая торговая - в 60 рублей, холопья, причетничья и т.п. - в 30 рублей; крестьянин у себя в деревне носил бороду даром, но при въезде в город, как и при выезде, платил за нее 1 копейку (около 8 копеек).
В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.
* * *
Николай Дмитриевич Дмитриев-Оренбургский.
«Преследование русской одежды в Петровское время».
Но Петр не отступал ни на шаг, не делал уступки народной неприязни к брадобритию и немецкому платью и в декабре 1701 года с большой строгостью подтвердил прежний указ, чтобы все, кроме духовенства и пашенных крестьян, носили немецкое платье и ездили на немецких седлах. Из женского пола даже жены священнослужителей и причетников не увольнялись от ношения чужеземной одежды. Затем запрещалось делать и продавать в рядах русское платье – всякого рода тулупы, азямы, штаны, сапоги, башмаки и шапки русского покроя. У ворот города Москвы поставлены были целовальники; они останавливали всякого едущего и идущего в русском платье и брали пени: с пешего – по 13 алтын, 4 деньги, а с конного – по 2 рубля за непослушание в этом роде.
Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.» Санкт-Петербург, «Весь». 2005 год.
* * *
«Сторожа у городских ворот выполняют указ Петра о ношении платья западного образца».
XVIII век.
П. Н. Петров, С. Н. Шубинский.
«Бояре возвращаются от царя Петра I, остригшего им бороды».
«Царь Пётр рубит бороды русским мужикам».
Лубочная картина.
Баузе.
«Пётр I».
Гравюра с прижизненного портрета.
1786.
Виртуозной скороговоркой Есенин выругивал без запинок «Малый матерный загиб» Петра Великого (37 слов), с его диковинным «ежом косматым, против шерсти волосатым», и «Большой загиб», состоящий из двухсот шестидесяти слов. Малый загиб я, кажется, могу еще восстановить. Большой загиб, кроме Есенина, знал только мой друг, «советский граф», и специалист по Петру Великому, Алексей Толстой…
Юрий Анненков. «Дневник моих встреч». Москва, «Художественная литература». 1991 год.
* * *
Пётр Герасимович Жарков.
«Пётр I».
1796.
Стольник Желябужский впал в такое преступление, которое, по справедливости, заслуживало публичного наказания и ссылки, к чему воинским судом и был приговорен, и приговор тот был утвержден Государем. Сын его, человек молодой и видный, узнавший о таком приговоре, при выходе Государя из дворца пал к стопам его и со слезами возопил:
- Надежа-Государь! Не дерзаю умолять тебя, меньше же негодовать на приговор, учиненный судом отцу моему, - зная, что оный правосуден, а прошу только из единого милосердия твоего: преступление отца и заслуженное им наказание перенесть на меня. Он, при старости и слабости своей, наказания такого перенести не может, а я, по молодости и крепости моей, удобно снесу и заплачу тем за рождение свое. И таким образом, без нарушения правосудия твоего, спасу и мать мою, которая не сможет перенести столь горестного лишения мужа, малолетних же братьев и сестер избавлю от несносного сиротства и безчестья всего нашего рода.
Государь, чувствительно тронутый таковой сыновнею нежностию, поднял его и, поцеловав, сказал:
- За рождение такого сына, как ты, прощаю твоего отца и возвращаю его семейству, а тебя жалую чином и местом его, надеясь, что исполнишь должность лучше, нежели отец твой.
«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».
* * *
Неизвестный художник.
«Портрет Петра Великого».
XIX век.
Все в Петербурге знают о существовании Крюкова канала, прорытого при Петре I. Назван он этим именем вот почему: Петр Великий, как покровитель наук и искусств, ежегодно отправлял за границу нескольких молодых людей для изучения той или другой науки, того или другого искусства.
Был в том числе послан за границу художник Никитин. Возвратившемуся в Россию Никитину приходилось весьма жутко вследствие непонимания покупателями его картин. Когда узнал об этом Петр I, он посетил квартиру художника и предложил ему на другой день явиться во дворец с картинами. Никитин явился и увидел во дворце много собравшейся знати. Государь показал им картины художника. Две-три из них сейчас же были куплены за ничтожную сумму. Тогда Петр объявил, что остальные картины продает с аукциона. Одна была куплена за двести рублей, другая за триста, дороже четырехсот рублей не продали ни одной картины. Государь сказал:
- Ну, эту картину (последнюю) купит тот, кто меня больше любит.
- Дам пятьсот, - крикнул Меншиков.
- Восемьсот, - крикнул Головин.
- Тысячу, - возразил Апраксин.
- Две, - перебивал Ментиков.
- Две тысячи! - кричал Балакирев, присутствовавший на том аукционе.
- Три тысячи! - закричал дородный Крюков, подрядчик, прорывавший канал в Санкт-Петербурге. Государь дал знак об окончании аукциона. Картина осталась за Крюковым. Государь подошел к нему, поцеловал его в лоб и сказал ему, что канал, прорываемый им в Петербурге, будет называться его именем.
«Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий».
* * *
Григорий Семёнович Мусикийский.
«Пётр I».
1720.
Начало Северной войны. Редкая война даже Россию заставала так врасплох, так плохо была обдумана и подготовлена, как Северная. Какие были союзники у Петра в начале этой войны? Польский король Август II, не сама Польша, а курфюрст Германской империи, совсем бессовестный саксонский авантюрист, кое-как забравшийся на польский престол и которого чуть не половина Польши готова была сбросить с этого престола, потом какая-то Дания, не умевшая собрать солдат для защиты своей столицы от 15 тысяч шведов, неожиданно под нее подплывших, и в несколько дней позорно бежавшая из коалиции по миру в Травендале; а душою союза был ливонский проходимец Паткуль, предназначавший Петру, единственному серьезному участнику этой опереточной коалиции, роль совсем балаганного простака, который за свои будущие победы должен удовольствоваться болотами Ингрии и Карелии. Войну начали кое-как, спустя рукава. Намечены были ближайшие цели, но не заметно разработанного плана. За 5 месяцев до разрыва Петр приторговывал продажные пушки у шведов, с которыми собирался воевать. Двинутая под Нарву армия, численностью около 35 тысяч, состояла большею частью из новобранцев под командой плохих офицеров и иноземных генералов, не пользовавшихся доверием.
Стратегических путей не было; по грязным осенним дорогам не могли подвезти достаточно ни снарядов, ни продовольствия. Начали обстреливать крепость; но пушки оказывались негодными, да и те скоро перестали стрелять за недостатком пороха. Осаждающие, по словам очевидца, ходили около крепости, как кошки около горячей каши; мер против наступления Карла XII не приняли. В злую ноябрьскую вьюгу король подкрался к русскому лагерю, и шведская 8-тысячная бригада разнесла русский корпус. Однако победа ежеминутно была на волосок от беды. Король пуще всего боялся, как бы дворянская и казачья конница Шереметева не ударила ему в тыл; но она, по словам Карла, была так любезна, что бросилась бежать вплавь через реку Нарову, потопив тысячу коней. Победитель так боялся своих побежденных, что за ночь поспешил навести новый мост вместо обрушившегося под напором беглецов, чтобы помочь им скорее убраться на свою сторону реки. Петр уехал из лагеря накануне боя, чтобы не стеснять главнокомандующего, иноземца, и тот действительно не стеснялся, первый отдался в плен и увлек за собой других иноземных командиров, испуганных озлоблением своей русской команды. В Европе ходила медаль с изображением, как Петр бежит из-под Нарвы, бросив шпагу, в валившейся с головы шапке, утирая платком слезы и с евангельской подписью: и исшед вон, плакася горько. Уцелевшие от боя, от голода и холода во время бегства русские ратники, по выражению современника, приплелись в Новгород, «ограбленные шведами без остатка», без пушек, палаток и всего своего скарба. Позднее, спустя 24 года, уже прославленный император Петр, собираясь праздновать третью годовщину Ништадтского мира, имел мужество признаться в собственноручной программе торжества, что начал шведскую войну, как слепой, не ведая ни своего состояния, ни силы противника.
В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
