На горе Маковце
После 1408 года в течение четырнадцати лет письменные источники, во всяком случае известные сейчас в науке, молчат о Рублеве и его работах. Проходили неведомые для биографа художника десятые годы XV столетия. Возможно, что и в это время заказы и приглашения на «подписание» храмов требовали более или менее длительного отсутствия Рублева в Андроникове монастыре. Уходили Андрей с Даниилом, сопровождаемые помощниками и учениками, ранней весной, чтобы к началу зимы вновь возвратиться в обитель, на обжитое привычное место, в свои деревянные избы-кельи.
Как жил в это время Андрей в монастыре, какой вклад вносил в общежительство, где ничего у него не было своего? Не по подобию ли дальнего своего предшественника, киевского инока-иконописца Алимпия, о котором он хорошо знал из книг? Родоначальник русского иконописания, как гласит его жизнеописание в Киевском Патерике, отличался полным бескорыстием, он вступил на этот путь, «художеству изучися собрания ради не богатства, но добродетелей». Алимпий безвозмездно трудился для своих собратьев, «изобразуя иконы игумену же и братии, ничто же за труд свой взимая». Любил он также поновлять старые образа, просил приносить их себе, «да видевше в коей церкви обветшавшие иконы, возвестят ему».
Полученные за внешние заказы деньги равномерно распределялись им на покупку потребного для работы, помощь нуждающимся людям и на нужды монастыря, в котором он жил. Когда у художника не хватало денег, чтобы заплатить за дорогие материалы для своего искусства - золото, редкие краски, тонкие кисти, - то он расплачивался собственными работами, «иконами отдаваше».
Так или приблизительно так складывались отношения Рублева с монастырем и заказчиками, с той, быть может, разницей, что все заработанное отдавалось им обители, которая сама брала на себя заботы и расходы «на нужды иконам» и стенным росписям. Вклады эти, несомненно, были очень значительны. И Андрей и Даниил давали монастырю не меньше, чем большая книгописная мастерская, которая тоже, очевидно, получала заказы на книги извне. Вклад их был несравненно большим, чем простых монахов, занятых сельскими работами, огородничеством, разведением скота и прочим. Хорошо оплачиваемые заказы на произведения искусства давали возможность братии не только пропитаться и одеться, но и позволяли вести строительные работы, поддерживать церкви, пополнять их убранство. Это было тем более важно, что Спасо-Андроников монастырь, не имея значительных укреплений, подвергался разорению от татарских набегов. Вероятно, он сильно пострадал и при последнем нашествии - осенью 1408 года.
Ничего не известно о тогдашних работах Андрея - писании икон, фресок, но те же летописи дают возможность предполагать, какие заказы он мог получать как самый выдающийся московский художник.
В 1411 году произошло на Москве событие, которое было воспринято как значительное. Великокняжеская семья должна была породниться с византийским императорским домом. Внучка Дмитрия Донского, княжна Анна Васильевна, выходила замуж за Иоанна Палеолога, сына и наследника императора Мануила: «Князь великы Василий Дмитриевич отдасть дщерь свою Анну в Царьград за царевича Ивана Мануиловича» (*По византийским источникам, сама свадьба состоялась в Константинополе в 1414 году.).
Торжественны были проводы невесты, в ее роскошное приданое, несомненно, входили как родительское благословение иконы. Среди них могли быть старинные, дедовское наследие. Но нельзя исключить, что заказывали и новые. Кто может поручиться, что среди них не было и рублевского письма? Скорее наоборот - лучший мастер того времени, он, по крайней мере, уже два раза принимал участие в ответственнейших работах по заказу великого князя, отца невесты. Возможность, что иконы Рублева попали в Византию, не только не исключена, но более чем вероятна.
В том же 1411 году окончательно восстановлен, после Едигеева разорения, Троице-Сергиев монастырь. Над могилой Сергия вновь возвели просторный деревянный собор. И здесь требовались художники.
В 1412 году в двух поприщах от столицы, на левом берегу Москвы-реки была построена белокаменная церковь Благовещенья на Дорогомилове. Пригородная эта местность, которая получила название, должно быть, за красоту и удобство расположения, принадлежала ростовской епископии. Здесь находилось подворье - представительство тамошних владык при московском митрополите.
Конечно, иконы здесь могли писать ростовские художники. Но не исключено, что их заказывали москвичам. Возможна и работа совместной московско-ростовской дружины. Такие содружества мастеров из разных городов в XV веке известны. Вполне вероятно, хотя это и не отмечено в сохранившихся письменных источниках, какое-то участие в создании иконостаса и росписей дорогомиловской Благовещенской церкви андрониковских художников Андрея и Даниила.
Под 1413 годом летописец подробно опишет событие, которое не могло не привлечь внимания Рублева. Оно произошло в пятнадцати поприщах от подмосковного города Можайска, в отчине князя Андрея Дмитриевича, в селе на реке Колочи. Один бедный крестьянин, «некий человек земледелец прост, поселянин и убог сый» именем Лука бродил по лесу неподалеку от своего жилища и увидел стоявшую в расселине дерева небольшую икону - складень с двумя «затворцами», «на ней же написан образ пресвятыя Богородицы». На боковых створках - «затворцах» - изображены были на одном пророк Илья, а на другом Никола. Такие найденные, или, как их называли в те времена, явленные, иконы очень чтились. От них чаяли чудес и исцелений. Икону, названную по месту обретения Колоцкой, торжественно перенесли в Можайск, а оттуда в Москву. Здесь ее встречал крестным ходом весь город: «стретят ея со кресты митрополит и епископы и весь священнический чин, тако же князи и княгини с детьми и бояре и вельможи и все православное христианское множество чудес ради бываемых от нея…»
Почти наверное можно утверждать, что Андрей, если он не был в отъезде, входил в это «множество» встречавших. Новая святыня интересовала его и как художника. Не знал тогда Рублев, что это торжество обернется со временем соблазном для нашедшего ее крестьянина. Лишь несколько лет спустя пойдут по Москве разговоры о том, как не устоял Лука, когда стали его, нашедшего образ, «вельми чтити» (*Эти рассказы, первоначально устные, изукрасившись многими подробностями, впоследствии оформились в «Повесть о Луке Колоченом», дошедшую до наших дней в рукописях XVI столетия.). Ходил он с явленной иконой «прошаком», собирал на церковь. Собрав множество богатства, и церковь выстроил, и себя не обидел. Устроил себе хоромы светлые и высокие и зажил по-княжески. Запохаживал в светлых одеждах в сопровождении многих слуг. И за трапезой его не переводились теперь «дорогая брашна и многие пития благовонные». Не удержался человек, захотел корысти от того, что бескорыстно дорого было остальным, стал торговцем, что наживается при святыне…
В 1416 году перестраивали заново Благовещенский собор. Не исключено, что это случилось после московского пожара 1415 года. Не писал ли и здесь Рублев фрески или иконы?
В том же 1415 году и у великого князя Василия Дмитриевича учинилось в семье прибавление - ранней весной 10 марта родился сын Василий. Но и смерть не дремала. Через два года пришлось великому князю схоронить двадцатилетнего своего наследника Ивана, который княжил в то время в Нижнем Новгороде. В тот год смерть не разбирала, кто молод, а кто стар. Свирепствовала чума. Правда, эпидемия коснулась в основном северозападных областей. В московских пределах ею были охвачены лишь Дмитров и ближайшие к нему волости. Летописец отметил новое, до сих пор как будто бы не бывшее явление: множество больных принимали перед смертью монашество. Раньше это было в обычае лишь в княжеской среде.
Укреплялись пограничные местности на Волге.
В 1416 году начали строить укрепление - «заложен бысть град» - в Костроме. Ордынцы в Московской Руси не появлялись, но слышано было, что бесчинствовали они на Руси Литовской - воевали около Киева, пограбили и пожгли Печерский монастырь.
Волновала в те годы москвичей и церковная смута в русских областях, что входили в состав Литвы. Литовские князья давно уже пытались поставить особого, независимого от Москвы митрополита для своих русских подданных. Московское же правительство упорно и последовательно боролось за церковное единство русского народа, справедливо видя в нем залог сохранения национальной и культурной общности с русскими, которые оказались в подданстве иноверного и чужеродного государства.
В 1416 году собор западнорусских епископов по требованию Витовта избрал митрополитом на литовскую православную кафедру болгарина Григория Цамблака. То был человек книжный и сам писатель. Но в глазах москвичей избравший его собор был беззаконным сборищем, а сам новоизбранный митрополит «мятежником церковным», разрушителем народного единства.
Наступил 1420 год. В конце лета в Костроме, Ярославле, Плессе, Галиче и Ростове вновь был сильный мор. «И тако вымроша, яко и жита жати некому». Неубранными стояли поля. К довершению несчастья на Никитин день пошел снег и шел, не переставая, три дня и три ночи «и паде его на четыре пяди». Снег быстро сошел, но урожай был потерян. Вздорожали цены на хлеб, над Русью замаячил призрак голода. В следующем году урожай был невелик, и нехватка хлеба сказалась уже и в Новгороде. Богатый город с обширнейшими своими северными владениями целиком зависел от хлебной торговли со среднерусскими землями. А в 1422 году по всей Руси разразился страшный голод. Запись об этом в летописи коротка - всего несколько строк. «В лето 6930 глад бысть велик по всей Русской земли и по Новгородской и мнози людие помраша в голоду… а иные из Руси в Литовское выидоша, иные же на путях с глада и з студени помроша, бе бо зима студена. Иные же и мертвые скоты ядяху и кони, и псы, и кошки, и люди людей ядоша. А в Новгороде мертвых з голоду 3 скудалица (*Скудельница, скудалица - общая братская могила.) наметаша».
Брели в мороз по дорогам обессилевшие люди в надежде спастись от голодной смерти. Лишь немногим удавалось выбраться в области, где было чем пропитаться. Пылали костры, отогревали землю, чтобы можно было вырыть могилы для умерших. При недостатке съестных припасов по монастырям было в обычае раздавать еду нуждающимся, кормить детей, стариков. Но в тот год небогатая Андроникова обитель при непомерно вздорожавших ценах на хлеб могла скудно, едва-едва сама прокормиться. Летом того же года, 18 августа, в полночь загорелась Москва и горела до полудня следующего дня. Когда огонь прекратился, долго еще едкая гарь стояла над городом, дымились пожарища. Разбредался из городов простой народ. И власть имущие покидали свои места. Великий князь со двором перебрался в Коломну, отпустив жену свою Софью к ее отцу Витовту в Смоленск, где находился в то время митрополит Фотий. Обезлюдели, притихли большие города. К весне, как только сошел снег, оставшиеся в живых простые горожане потянулись к земле, в посельские местности. Первое весеннее былие, щавель, огородная зелень были спасением.
В начале лета этого трудного года в радонежских пределах, в Троицкой обители на горе Маковце произошло прославление основателя этого монастыря как святого. 5 июня с торжеством гроб с телом Сергия был извлечен из земли и поставлен в особо устроенной раке в деревянном Троицком соборе. Тогда же решили создать каменный храм «в память и похвалу преподобному». Сейчас у монастыря имелись для этого все возможности. Большой денежный вклад для строительства внес звенигородский князь Юрий Дмитриевич. Незадолго до этого, с 1415 года несколько крупных земельных пожалований в знаменитую обитель сделал и великий князь Василий Дмитриевич. Времена первоначальной бедности и скудости на Маковце давно миновали. Правда, решиться начинать строительство в голодный год было нелегко. Но престарелый игумен Никон спешил создать долговечный каменный храм-усыпальницу над гробом своего учителя и предшественника. Строительство нельзя было откладывать и по другим причинам. В это трудное время память о подвижнике, современнике и вдохновителе народного подъема времен Куликовской битвы должна была напомнить о героическом горении недавнего прошлого, поддержать ж укрепить в годину испытаний. Кроме того, большая по тем временам стройка могла дать работу множеству людей. Не только зодчие-каменщики, но и плотники, землекопы, просто те, кто, не имея никакого навыка, мог грузить, поднимать тяжести, имели возможность найти при ней занятие и пропитание.
Никон спешит, но приглашает из разных мест мастеров-строителей высокого уровня, «мудрых» в своем деле, «собирает, по свидетельству жития, отовсюду зодчиа и каменосечца мудры».
Строили быстро, очевидно, в два лета, возможно, уже в 1423 году собор был закончен - «вскоре церковь прекрасну воздвиже». Внешне Троицкий собор, белокаменный, одноглавый, с тремя алтарными выступами, узкими окнами, килевидными завершениями порталов и закомар, походил на московские храмы тех лет. Был он украшен и поясом резьбы по белому камню. Но архитектуре этого храма присущ ряд новых и смелых черт. Зодчие размышляли над тем, чтобы увеличить поместительность сравнительно небольшого монастырского собора. Заботило их лучшее освещение. В барабане они сделали необыкновенно большое число широких окон. Внешняя красота белого со свинцовой крышей собора, поставленного на краю обрыва горы Маковец, в окружении деревянных построек, также не была забыта строителями. Они, по слову современника, создали храм, который «отовсюду виден был, яко зерцало». «Его архитектура свидетельствует о напряженности творческих исканий зодчих, тонкости их архитектурной мысли, остроте и точности глаза, смелости композиционных приемов» (Н. Н. Воронин).
Живя в Андроникове монастыре, Андрей с Даниилом, как, впрочем, и большинство москвичей, безусловно, знали о строительстве Троицкого собора. Не исключено, что андрониковские монахи были у Троицы на первом празднике Сергию 5 июля 1422 года, который совершался еще в деревянной церкви. Они могли услышать о замысле построения нового храма.
Видимо, как только строительство было закончено, а может быть, и раньше узнали Андрей с Даниилом о горячем желании Никона «при себе», то есть при своей жизни, увидеть Троицкий собор украшенным живописью. И настал вскоре час, когда они сами получили приглашение старого игумена «подписать» собор. В житии Никона, написанном в XV веке известным писателем Пахомием Сербом, рассказывается, как волновался он, «болезноваша духом», видя церковь без должных икон и росписи, «тщашеся всяко и сим украсити ю (ее)». Это «болезновение» вызвано было в значительной мере и тем, что сразу же после дорогостоящего строительства в монастыре, судя по всему, не было достаточно средств. Кое-кто из братии, более осторожные, противоречили Никону, «скудости ради» предлагали повременить с художественными работами. Но в своем желании Никон оставался «непреложен».
Благодаря Пахомию мы знаем теперь, что современникам Рублева и людям следующего за ним поколения было ясно высокое качество художественного украшения Троицкого собора, его «подписание чудное». Небольшой рассказ краткой редакции жития содержит и загадочные слова, что Андрей с Даниилом не просто приглашены Никоном, но «умолени быша». Это выражение открывает биографу Рублева, что оба старца не были тогда, в 20-е годы XV века, троицкими монахами. В противном случае игумен не стал бы «умолять» своих монахов, обязанных ему обетом послушания. Этот вывод не вызывает сомнений. Из слов Пахомия, стоит лишь над ними задуматься, видны особые обстоятельства, почему Никону хотелось, чтобы именно Андрей с Даниилом возглавили художественные работы. Прежде всего для троицкого игумена представлялось важным, что это были не только выдающиеся, лучшие современные живописцы, но и высокой жизни иноки: «чюднии добродетельнии старцы и живописцы».
Более того, Никон не просто просил, но настойчиво упрашивал Рублева, зная, что именно он, крупнейший, глубочайший художник того времени, сможет сказать своим искусством достойное слово в память Сергию, его делу.
По-видимому, в условие спешной работы входила договоренность, что оба больших мастера возглавят работы, но при этом будут наняты и другие художники. Согласно тому же житию Никона он «сбирает скоро живописцы, мужи изрядны, зело всех превосходяши и в добродетелях совершени Даниил именем и Андрей, спостник его и неких с ними». Эти «некие с ними» составили дружину, и дружину многочисленную, при двух старцах.
Вряд ли иконы для собора могли начать писать до окончания его строительства. Где-то не ранее 1423 года Андрей и Даниил отправятся в путь.
Дорога на Радонеж им хорошо была знакома, ехать пришлось не в первый раз. А из Радонежа, от наезженного большака надо брать левее, чтобы попасть к Троице.
И эта дорога теперь немала и изрядно проторена. Давно уже монастырь перестал быть глухой лесной обителью. Подъезжали они с юга, и с горы над небольшой речкой, которую предстояло им переехать вброд, видна была другая гора - Маковец с монастырскими деревянными постройками, что окружали собор - единственное тогда каменное строение.
Если Андрей с Даниилом бывали здесь прежде и в ранние годы игуменства Никона приняли в этой обители монашеское пострижение, многое новое, чего не было прежде, бросалось им в глаза. Обжитой стала даже сама окружающая монастырь местность. Поубавилось деревьев по склонам Маковца, разрослись постройки посада - домов и мастерских разного работающего при обители крестьянского и ремесленного люда. Изрядно прибавилось братии, а следовательно, и келий. На монастырском дворе земля еще не обросла травой вокруг новопостроенного собора. Чувствовались значительные изменения и в жизни здешних обитателей.
Устав был все тем же строгим, но не осталось и следов той первоначальной, отрешенной от всяких житейских благ нищеты, худых риз и берестяных книг. Существовала немалая уже монастырская книжница: в особом, положенном для них помещении, в холщовых и кожаных, натянутых на доски переплетах разных размеров, застегнутые и незастегнутые, стояли, манили к себе книги. Были среди них древнего происхождения, «отеческие». Но немало стояло и других, здесь же у Троицы не только переписанных, но и созданных. И на первом месте среди них - сочинения здешнего знаменитейшего писателя Епифания Премудрого, написанные им жизнеописания Стефана Пермского и самого Сергия. Возможно, что хранилось тут ходившее тогда в списках послание его к Кириллу с воспоминаниями о покойном уже Феофане Греке. Сладкогласные, искусные Епифаниевы строки, многокрасочное «плетение словес»! «Слово плетущи, слово плодящи, слово почтити мняще и от словес похваления собирая и приобретая и приплетая» - так писал сам Епифаний о собственной литературной манере.
По сохранившимся доныне остаткам книжницы Троицкого монастыря тех лет имеется возможность установить имена нескольких образованных иноков, бывших, возможно, свидетелями работы здесь Рублева, первыми его собеседниками. Это имена писцов монастырской книгописной мастерской, которые оставили свои автографы на переписанных ими книгах. То были иноки Варлаам - писец «Лествицы» в 1412 году, трудившийся вместе с ним Антоний, который переписал в 1414 году книгу поучений аввы (отца) Дорофея, Иосиф - писец «Диоптры» в 1418 году. Может быть, здесь уже работали Игнатий и Пимен, чьи сохранившиеся рукописания относятся к несколько более позднему времени - 1429 и 1437 годам.
Почти все из переписывавшихся тут сочинений были для Андрея не внове, их можно было встретить едва ли не в каждой монастырской книжнице, да и по кельям истовых любителей чтения. Но совсем великой редкостью была лишь книга «Ксенос», или по-русски «Путник» - путевые заметки, рассказы о собственном путешествии здешнего троицкого дьякона Зосимы, который провел свыше трех лет, в 1419-1422 годах, в странствиях, совершил паломничество в Палестину. Был в живых и сам только что вернувшийся в обитель Зосима. Возможно, старцы Андрей и Даниил с молодыми мастерами своей дружины слышали из его уст увлекательные рассказы о дальних странах, древних святынях, о постройках и художествах удаленных тех мест.
И иные имена читаются в рукописях троицкой библиотеки, но не отмечено, кто из них были здешними монахами, поэтому сейчас нет уверенности, что эти книги созданы именно тут, а не были куплены или попали сюда в более позднее время из других монастырей.
…Старый Никон встречал мастеров с почетом. От него всей дружиной в сопровождении троицких старцев отправились в собор. Поклонились гробнице Сергия у южной стены, перед алтарем. Быть может, на этой гробнице лежал уже знаменитый покров, ростовое шитое изображение святого, на котором запечатлелись живые черты Сергия (*Ныне покров находится в Загорском историко-художественном музее.), поскольку рисунок, легший в основу этой шитой иконы, как рассказывали монастырские старожилы, сделан еще при его жизни…
Покров с изображением Сергия Радонежского.
Загорский государственный историко-художественный музей-заповедник.
Шапка рыжеватых, с проседью волос, разделенных на прямой пробор, окладистая борода. Худое лицо с широкими, обтянутыми кожей скулами, тонкий прямой нос. Сосредоточенный, странно притягивающий к себе взгляд, чуть косящий из-под широких бровей… Скорее всего покров создан в 1422 году, сразу же после торжественного перенесения мощей. Возможно, тут же, у гробницы, стояли и образа, бывшие некогда в келье Сергия - келейные. Небольшая икона Николы, чем-то неуловимым, должно быть обликом худого широкоскулого лица и глубокой сосредоточенностью взгляда, напоминающего лицо самого Сергия на пелене. Этот образ был семейным, родовым. Его привезли еще столетие тому назад из Ростова родители юного Варфоломея, будущего инока Сергия, когда переселялись в Радонеж. Другая икона - «Богоматерь Одигитрия», что значит путеводительница, наставница.
Образ Богоматери Одигитрии - личная моленная икона преподобного Сергия Радонежского.
Вторая половина XIV века.
Эта возрастом помоложе, видно, заказана или получена в дар, когда Сергий был уже игуменом Троицкой обители. И перед этим образом матери с младенцем на руках молился он, быть может, не одно десятилетие. В позднейших монастырских описях так и звалась она - «моления чудотворца Сергия». Но тогда не было драгоценного оклада, серебряной басмы и скани, жемчужного шитья. Это все появилось позже, в XVI столетии. Сам Сергий не допускал в обитель драгоценностей - «никогда не был златоносцем», по собственным его словам.
Твердый, почти суровый взгляд больших глаз Богоматери и вместе нежная, девическая трепетность шеи, упругого подбородка. Задумчивый младенец, устремивший взгляд на предстоящего пред иконой. Любовно и осмысленно изображал художник XIV столетия мать, которая молит своего сына за людей.
Художники поклонились гробнице, постояли перед ней в безмолвии.
А на следующий день без промедления большая дружина приступила к работе. Начинали с икон. Подмастерья уже готовили заранее высушенные доски - большие, высокие для ростовых изображений деисуса, такой же почти ширины, но много поменьше - для «праздников». Низкие и широкие доски предназначались для пророков, на самый верх иконостаса. Ввиду спешных работ не только подмастерьев, которым поручено было, кроме обработки досок, левкашение, варение клея, олифы, подготовка красок и иные подручные труды, но и собственно художников собралось необычайно много.
Иконостас этой дружины, к счастью, сохранился до наших дней. Правда, время многого не пощадило. Потерта красочная поверхность, пооблетело золото фонов, на некоторых иконах ремесленниками-поновителями XVIII века процарапана грубая графья, коснувшаяся древних ликов. И все же всякого входящего и теперь в собор поражает особое настроение серьезности и тишины, которое навевают эти произведения. Благородная поверхность древней живописи медвяно-золотиста, струит тихий ровный свет. В вечную память Сергию писали эти очень разные художники единое, цельное творение. Надо долго присматриваться, вычленять из этого целого различные манеры, как будто в слитном пении хора узнавать отдельные голоса. Может быть, поэтому относительно Троицкого иконостаса, сравнительно недавно, в 1940-х годах, отреставрированного, в современной науке не сложилось пока окончательного суждения, сколько мастеров здесь работали, из каких мест собрал их Никон.
Общепризнано, что наиболее ярко личные особенности художников проявляются в «праздниках». Здесь изображения сложны, многолюдны, само построение, цветовое решение, «розмысел» в лицах допускает множество возможностей, оттенков. «Праздники» из Троицкого иконостаса очень подробно изучались тонким знатоком искусства рублевской поры Натальей Алексеевной Деминой. Исследовательница имела возможность в военные годы близко и тщательно рассматривать эти изображения, описывать каждую мелкую подробность, сопоставлять. Сколько же из «прочих с ними» художников участвовало в работе? Что это были за мастера?
По наблюдениям Н. А. Деминой праздничный ряд иконостаса написан не менее чем десятью художниками. То были мастера разного уровня, разных индивидуальностей и традиций. Некоторые из них принимали участие и в создании других рядов иконостаса и, наверное, в настенной росписи Троицкого собора. Но последнее невозможно подтвердить. Первоначальные фрески собора не сохранились (*До наших дней дошла во фрагментарной сохранности почти стертая, едва различимая живопись XVII века. Возможно, что схема расположения изображений в какой-то мере повторяет первоначальную. В 1977-1978 годах фрески собора были реконструированы и вновь написаны в манере XVII столетия.).
В рублевской дружине, даже такой, которая собралась лишь на один раз, выше всего ценилось живое, неравнодушное отношение к изображаемому, сопереживание, свое осмысление «вечных» тем. Более того, по мере изучения этих произведений, пишет Н. А. Демина, «возникла мысль, что при распределении икон между мастерами учитывался их духовный опыт и способность глубоко истолковывать тот или иной сюжет». Еще один драгоценный штрих. В этой дружине, пока, быть может, за краткостью времени не совсем «сработавшейся», уже была создана та свободная благодатная атмосфера, когда художники выбирали себе работу по склонности. На Андрее и Данииле лежал нелегкий труд - объединить, слить многообразное воедино.
Старые мастера показывали пример доброжелательства, когда ничей талант не ущемлен, каждый творит близкое ему, основанное на личном переживании, может поэтому выявить лучшие, наиболее сильные свои стороны.
Изучение пятнадцати «праздников» приводит к выводу, что художники писали для этого ряда кто одну, кто две, но не более трех икон. Кроме Рублева, здесь работали еще два мастера старшего поколения. Первый из них создал изображения «Умовение ног», евангельскую сцену, где показано, как Иисус, подавая пример смирения, накануне своих страданий омывает ученикам ноги, чтобы и они творили и передали завет, что большим и старшим будет тот, кто послужит младшим.
Мастерская Андрея Рублёва.
«Умовение ног».
Праздничный чин Троицкого собора, Троице-Сергиева лавра.
1426-1427.
Художник «Умовения» явно воспитан еще на традициях XIV века, но, будучи опытным членом дружины, без труда «вписывается» в общий живописный строй. Лица и фигуры он пишет пластично, объемно, с мягкой живописностью. Не исключено, что это Даниил.
Еще один художник старшего поколения или пришелец издалека, или никогда прежде ему не приходилось быть в рублевской дружине. Искания этого круга мастеров ему чужды. Манера его заострена, выразительна, живопись плотная, предметы и фигуры ярко и резко освещены. Им написана «Тайная вечеря» - последняя трапеза учеников перед казнью учителя.
Мастерская Андрея Рублёва.
«Тайная вечеря».
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
Два художника очень высокого уровня принадлежали более молодому поколению, но уже прошли серьезную школу. Скорее всего они уже и раньше работали с Рублевым. Один из них написал «Вход в Иерусалим» и «Воскрешение Лазаря».
Мастерская Андрея Рублёва.
«Вход в Иерусалим».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
Мастерская Андрея Рублёва.
«Воскрешение Лазаря».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
Он прекрасный рисовальщик и великолепный колорист. Созерцательность и тишина в произведениях мастеров более старшего поколения ему чужды. Ему близка драма изображаемого события.
Создатель «Рождества Христова» и «Сошествия во ад» близок к Рублеву, учится у него.
Мастерская Андрея Рублёва.
«Сошествие во ад».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
Он овладел присущими великому мастеру совершенными гармоническими композициями и четким легким ритмом. Пятый мастер или еще молод, или он стенописец, неопытный в писании икон, которые он создает в несколько пригашенном колорите. Его вещи не рассчитаны на полумрак и хорошо смотрятся лишь при ровном ярком освещении. Он написал «Сретение» и, может быть, хотя это предположение все же следует ставить под вопросом, «Сошествие Святаго Духа».
Мастерская Андрея Рублёва.
«Сретение».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
У этого художника есть ученик - автор «Раздаяния хлеба». Он подражает во всех приемах более опытному мастеру, но рисунок его еще неуверен и прост. Некоторая неумелость искупается удивительно теплым, ласковым отношением его к человеку. С трепетом изображает этот художник, как Иисус, подавая ученикам пищу, подразумевает под этим хлебом свое тело как жертву, которую он отдает навсегда людям. Седьмой художник скорее всего не москвич. Это зрелый великолепный мастер. У него блистательный рисунок. В его «Преображении» и «Успении» видны черты ростово-суздальской живописной традиции.
Мастерская Андрея Рублёва.
«Успение Богоматери».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева Лавра.
Среди молодого поколения иконописцев выделяется автор «Раздаяния вина», «Жен-мироносиц у гроба» и «Распятия» - ярко индивидуальный художник, в чьем творчестве открываются новые пути, роднящие его иконы с более поздними произведениями московской живописи.
Мастерская Андрея Рублёва.
«Жёны-мироносицы у гроба Господня».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
Мастерская Андрея Рублёва.
«Распятие».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
У него гибкие линии, вытянутые пропорции, тонко выразительные силуэты. Н. А. Демина определяет его как «нервную», сложную и вдохновенную индивидуальность».
И кажется, очень молодым, совсем неопытным, но одаренным и многообещающим художником написано «Благовещение». Он слабоват в рисунке, но до тонкости понимает цвет, взволнованно переживает изображенное.
Десятым был сам Рублев, признанный их глава, который работал с ними, такими разными. В этой работе вполне самостоятельно выступили начинающие художники, почти ученики. Их можно поправить, наставить. Но рядом трудились и зрелые мастера, которых не заставишь писать на непривычный лад. Тут Андрей и Даниил проявили удивительный дар в самом трудном - всей дружине дать возможность работать заинтересованно и вдохновенно и вместе с тем не дать этому живописному хору пуститься в разноголосицу, потерять единство и цельность общности. Это как в тогдашнем унисонном пении. У каждого свой голос, но слиты эти голоса в единый гимн. Следует, правда, оговориться, что не все исследователи из тех, что имели возможность подробного изучения троицкого иконостаса, едины во мнении о количестве мастеров и способе распределения работы между ними.
Но для биографа Рублева наиболее важны два вывода искусствоведческой науки. Во-первых, несомненно, что «внимательное изучение троицкого иконостаса целиком подтвердило свидетельство Пахомия о призвании Никоном большого количества мастеров для выполнения живописных работ в Троицком соборе» (В. Н. Лазарев).
Во-вторых, при разных оттенках мнений надо признать, что в непосредственном создании иконостасных произведений Андрей как живописец участвовал мало. Из праздничных икон почти определенно ему может быть приписано только «Крещение».
Андрей Рублёв.
«Крещение».
Из праздничного ряда собора.
1425–1427.
Троицкий собор Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.
Правда, произведение это очень сильно утрачено, сохранность живописи здесь одна из самых худших; красочная поверхность повсеместно повреждена, много выпадов до грунта, потертостей. В сущности, целиком сохранился лишь первоначальный рисунок. Бесчисленны мелкие утраты, поэтому и не сразу можно воспринять ясное гармоническое звучание присущих Рублеву красок; чистых синих и с зеленоватым оттенком, золотисто-охряных, лиловато-розовых, красных, темно-зеленых в одеждах, синеватых в воде Иордана, серебристо-зеленых на горках.
Не один раз в своей жизни Андрей писал это изображение, выводил сверху киноварью, окончив все до последнего мазка, надпись: «Богоявление Господне». Краткий рассказ гласит, что взрослый уже Иисус незадолго до того, как он сам начнет проповедовать свое учение, услышал, что в Палестине явился пустынник и учитель, которого народ почитал за пророка. Имя ему Иоанн. Страстно и вдохновенно призывает он к нравственному очищению и всеобщему покаянию, пророчествует о наступлении на земле иной эпохи, о пришествии мессии. В знак очищения Иоанн совершает обряд омовения в водах Иордана. При этом Иоанн сообщает пожелавшим принять его учение, что он лишь предшественник (по-славянски «предтеча») того, кто послан совершить подлинное, духовное очищение. Вместе с другими приходит креститься к Иоанну никому не известный еще Иисус. Событие этого крещения издавна, по крайней мере с IV века, изображалось на мозаиках, фресках, иконах. И не одно столетие после Рублева художники будут обращаться к этой теме - от средневековых иконописцев до великого русского живописца XIX века Александра Иванова.
Праздник приходится на 6 января, на двенадцатый день после Рождества. На Руси глубокая зима, самые крепкие трескучие морозы. Двенадцать дней между двумя большими праздниками назывались Святки - время веселое, не рабочее. Хаживали друг к другу в гости, отменены были все посты. Как и перед Рождеством, день перед самым праздником назывался Сочельником. На сей раз ему название крещенский. Ранним утром праздника по всей Руси стар и млад с иконами и хоругвями по скрипучему снегу шли крестным ходом на реки, озера, пруды, колодцы. В особо устроенные, украшенные проруби - иордани опускали священники крест, пели и читали молитвы на освящение воды.
А на иконе было иное - серебристо-зеленая земля, почти обнаженный Иисус в теплых голубоватых струях Иордана, легкие, античные одеяния предстоящих. Невиданный неземной свет как бы изнутри озаряет, звучит в этих переливах синих, зеленых, алых, лиловых, розовых цветов. Это праздник света.
…Склонялся над иконой Андрей, точными быстрыми мазками заставлял загораться, светиться все изображаемое. Высокий и стройный стоит только что написанный в середине иконы Христос. Синие струи Иордана лишь прикасаются к его ногам. Широкоплечий, крепкий, он слегка приподнял голову, как бы прислушивается. Во всем облике его видны мощь, крепость. Левая рука опущена на бедро, он придерживает ослепительно белую повязку на чреслах.
Рублев не случайно позволил себе положить здесь чистый белый цвет, без примесей, без подцветок. На одеждах, на горках свет как бы пробивается, изображается высветлениями, мазками пробелов. Андрей, наверное, помнил читанное в одном из древних «слов» на этот праздник: там говорилось, что в совсем давние времена, на заре христианства Крещение считалось праздником света - просвещения…
Тонкой кистью, голубой с белилами краской нужно провести сверху иконы к голове Христа по золотому свету две линии - луч и в нем тем же цветом изобразить малую птицу, подобную трепещущему голубю, - образ нисходящего духа, «дух в виде голубине». По давно установленному правилу Рублев пишет ангелов. Вестники горнего мира преклоняются перед совершаемым. Лишь один из них поднял голову к небу. Он будто бы следит за лучом света. Но и его руки в знак благоговения изображены покровенными. А справа - Иоанн в глубоком смиренном поклоне. Заботливо и трепетно простирает он благословляющую руку к Христу. Трепетным светом пронизаны горки, сияют одежды, легко светят золотые поверхности нимбов. Округлые, с широко распахнутыми глазами почти детские ангельские лица. Сдержанная радость в лице Иоанна…
Итак, одна икона из всего праздничного ряда. И в деисусе и в «пророках» трудно найти произведение, о котором можно было бы твердо и бесспорно сказать - да, это рука Андрея, а не Даниила или кого-нибудь из многочисленной дружины. Правда, из деисусных икон выделяются своей близостью к рублевским творениям две вещи: «Архангел Гавриил» и «Апостол Павел».
Мастерская Андрея Рублёва.
«Архангел Гавриил».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
Нежный и светлый лик Гавриила, струящийся ток его волос, деликатная его поступь - как много в этом образе того, что любил и умел изобразить именно Рублев. И все же в цветовом строе иконы проглядывает и нечто иное. Цвет одежд как будто бы необычно для Андрея темен, разделка их складок несколько скована. Если кисть Андрея и касалась этой иконы, то далеко не все делал он сам, оставив дорабатывать, оканчивать ученикам. Но, может быть, и кто-то из них глубоко постиг мастерство учителя, писан в подражание гениальному наставнику.
Мастерская Андрея Рублёва.
«Апостол Павел».
1425-1427.
Троицкий собор, Троице-Сергиева лавра.
Лик «Апостола Павла» близок к одноименной иконе из Звенигорода. Та же глубокая зрелость мысли, та же мощная объемная лепка мудрого лба, сильной, крепкой шеи. И все-таки чуть грузноватой, не по-рублевски приземистой кажется вся его фигура.
Возникает вопрос: зачем же так усиленно звал его Никон? Неужели для того только, чтобы он наряду с иными своим трудом ускорил окончание работ? Еще одна загадка - но разгадать ее нетрудно. Андрей был почти целиком погружен в то время в самое глубокое, самое удивительное свое творение. Он писал «Троицу».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 12 13 14 15
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: