Санкт-Петербург

в живописи и литературе

 

А. Е. Маковская.
«В окрестностях Петербурга».
1884.

А. Е. Маковская. В окрестностях Петербурга. 1884.

 

Александр Коцебу.
«Пётр Великий основывает Петербург».

Александр Коцебу. Пётр Великий основывает Петербург.

О, с пылким воображением можно очень живо перенестись в то время, так давно прошедшее! Мне кажется, что я собственными глазами вижу, как от пристани ниеншанцской отъезжает царская яхта. Государь едет смотреть новые владения свои и выбрать наконец то место, где должна исполниться великая мечта его, где должен явиться перед Ним его собственный Амстердам. Величественно прекрасный рост с первого взгляда отличает Петра от всех его спутников. Он стоит у самого руля. Темно-русые волосы его развевает тихий ветерок, быстрыми взорами он окидывает широкую Неву и красивые берега ее, покрытые густыми лесами. Особенно любуется он правой стороной реки и внимательно рассматривает ее, начиная от деревянных стен и земляных валов Ниеншанца до самого окончания Васильевского острова на взморье. Здесь должно быть место соединения русских с европейцами, здесь должна быть столица их образованности, их будущей славы! В каком же именно месте основать ее? Всего легче в Ниеншанце: там есть уже начало города и крепости. Но Петр не думает о том, что легче: для него всего важнее выгоды народа, для которого он готов переносить бесчисленные труды. Ниеншанц далеко от моря, а новая столица русская должна быть непременно приморская, должна быть непременно портом, куда приходили бы иностранные корабли. Между Васильевским островом и нынешней Выборгской стороной есть еще остров, который шведы называли Луст-Эйланд. На него падает выбор Петра, на него слетает светлая мечта его и в первый раз является перед глазами русских. Они узнают намерения царя иметь близ моря Балтийского столицу: на острове Луст-Эйланд будет крепость ее, на конце Васильевского острова - гавань.

Объявив все это приближенным своим, Петр принимается за исполнение великого плана. Собственными руками его сделан чертеж новой крепости, 16 мая она начата и названа по заложенной там церкви апостолов Петра и Павла Петропавловской. Это было первое строение новой столицы. Стало быть, читатели мои могут смело называть Петербургскую сторону колыбелью нашего славного Петербурга. Можно сказать, что здесь он родился, здесь взлелеян и укреплен был заботливой рукой основателя. В дополнение к этому небольшому описанию кстати будет прибавить другое - прекрасное описание той торжественной минуты, когда в воображении Петра создавался великий город его:
 

На берегу пустынных волн
Стоял он, дум великих полн,
И вдаль глядел. Пред ним широко
Река неслася, бедный челн
По ней стремился одиноко.
По мшистым, топким берегам
Чернели избы здесь и там,
Приют убогого чухонца;
И лес, неведомый лучам
В тумане спрятанного солнца,
Кругом шумел. И думал он:
Отсель грозить мы будем шведу.
Здесь будет город заложен
Назло надменному соседу.
Природой здесь нам суждено
В Европу прорубить окно.
Ногою твердой стать при море.
Сюда по новым им волнам
Все флаги в гости будут к нам,
И запируем на просторе.
 

Это начало Петербурга. Теперь взгляните на него спустя целое столетие от его рождения:
 

Прошло сто лет, и юный град,
Полнощных стран краса и диво,
Из тьмы лесов, из топи блат
Вознесся пышно, горделиво,
Где прежде финский рыболов,
Печальный пасынок природы,
Один у низких берегов
Бросал в неведомые воды
Свой ветхий невод, ныне там
По оживленным берегам
Громады стройные теснятся
Дворцов и башен; корабли
Толпой со всех концов земли
К богатым пристаням стремятся;
В гранит оделася Нева;
Мосты повисли над водами;
Темно-зелеными садами
Ее покрылись острова,
И перед младшею столицей
Главой склонилася Москва,
Как перед новою царицей
Порфироносная вдова.
 

Так описывает новую столицу нашу Пушкин.

Для строительства нового города выписано было из разных областей более 20 тысяч работников. Надзор за ними имели люди, самые близкие к Петру,- Меншиков, Нарышкин, Трубецкой, Головкин и Зотов. Кроме того, и сам царь был беспрестанно с ними, и, чтобы как можно ближе видеть исполнение пламенного желания своего, он приказал построить для себя тут же, подле крепости, деревянный домик. Он походил на тот, в котором царь жил в Саандаме, и состоял только из двух комнат, кухни и сеней. Вы можете и теперь видеть это скромное жилище величайшего из государей. Это тот самый дворец Петра на берегу Невы, где, верно, многие из петербургских читателей моих уже бывали, те же, кто еще не был, сделают это теперь, потому что редкое чувство может быть приятнее того, какое наполняет душу нашу в том месте, где некогда жил великий человек. Войдите в этот домик Петра, милые друзья мои, и вы увидите, как все там будет для вас дорого и священно, какими величественными и прекрасными покажутся вам эти маленькие комнатки! С каким невольным благоговением станете вы на колени перед тем образом Спасителя, которому молился Петр. Этот образ составляет теперь главную и священную драгоценность маленького дворца.

Но от нынешнего состояния этого домика перейдем к тому, в каком он был при начале своего существования. Как все в нем и около него было тогда шумно, живо, деятельно! В четыре, а иногда и в три часа государь уже вставал и часто еще в домашнем платье своем, которое было белый холстинный камзол с костяными пуговицами, выходил смотреть на работы в крепости. После того удивительно ли, что в четыре месяца они были окончены? С благодарностью обнимал восхищенный Петр своих усердных сотрудников и приказал вырезать имена их на стенах пяти больверков, ими построенных, шестой был под его собственным надзором. Вскоре после крепости начали показываться другие городские строения. Так, на Васильевском острове через некоторое время появилось великолепное здание - дом Меншикова, в котором теперь 1-й Кадетский корпус.
Противоположная сторона Невы - теперь главная часть города - не пользовалась в то время этой славой: она позже начала застраиваться, и Петр в 1703 году заложил на ней только Адмиралтейство и корабельную верфь. От этого она и называется до сих пор Адмиралтейской стороной, которая разделилась впоследствии на четыре Адмиралтейские части.

Пока новорожденная столица как будто каким-то волшебством является среди болот и лесов невских, Петр думает о безопасности своей любимицы, заботится о спокойствии и выгодах ее. Крепость Петропавловская не может защитить ее от нападении с моря, гавань Васильевского острова по причине мелководья не может принять ни больших кораблей военных, ни тяжело груженных судов купеческих. Но Петр знал это прежде, чем положил основание нового города, и уже давно приготовил то и другое вот где. В 25 верстах от Петербурга, посреди волн Финского залива лежал довольно большой, но необитаемый остров, который финны называли Ретусари, а русские - Котлин. Этот остров отделялся узким, но глубоким пространством воды, как будто узким проливом, от довольно значительной песчаной мели. Увидев это в первый раз и измерив глубокое место пролива, которое у моряков называется фарватером, Петр с восхищением и благодарностью поднял взоры свои к небу. Казалось, что сам Бог заботился о защите новой столицы русских пролив был единственным местом, где могли проходить корабли всякой величины и тяжести, все же другие места Финского залива от Котлина до Петербурга были мелки и проходимы только для маленьких судов. Стало быть, для безопасности столицы стоило только не допустить неприятеля проехать по фарватеру. Для этого нужно было, чтобы по обоим берегам, между которыми он находится, русские сторожили своих неприятелей с пушками и другими огнестрельными орудиями.

И вот на песчаной мели против Котлина появляется через несколько месяцев крепость Кроншлот. Берег Котлина острова укрепляется также плотными стенами, здесь также устанавливаются пушки, и, таким образом, страшный гром и неминуемая гибель грозят с этих двух берегов каждому кораблю, которому вздумалось бы как неприятелю пробраться к Петербургу. Вскоре на Котлине была уже не одна стена с укреплениями, но за стеною две гавани - военная и купеческая, а подле них и город Кронштадт, до которого мы так скоро доезжаем летом на пароходе, а зимой на лошадях, по гладкому льду Финского залива.

Если это путешествие возможно для вас, то постарайтесь совершить его летом. Редкое удовольствие может сравниться с тем, какое можно чувствовать, несясь - почти так же скоро, как птички, - по синему морю при ясной погоде, когда лучи яркого солнца играют со светлыми волнами, а свежий ветерок - с белыми парусами. Переезд от Петербурга до Кронштадта имеет тем более прелестей для русского, что здесь все напоминает о великом Петре. Не успеешь потерять из вида Петербургскую крепость и гавань Васильевского острова, как уже вдали показываются крепости Кронштадта и мачты кораблей, всегда наполняющих его гавани. А сколько воспоминаний об этом незабвенном государе в самом Кронштадте! Почти на каждом шагу вы встретите что-нибудь из его великих учреждений. Когда же взглянешь на грозные укрепления, которыми он так могущественно защитил нас от всех нападений неприятелей, то душа так и желала бы вызвать с небес великий гений его, чтобы выразить ему свою благодарность! О, мы можем быть покойны в нашем Петербурге! До тех пор пока существуют Кронштадт и Кроншлот, ни один неприятельский корабль не дойдет до нас! Это знают все иностранные государи, и, верно, никто из них никогда не пошлет кораблей своих на явную погибель к фарватеру Кронштадта.

Александра Ишимова. «История России в рассказах для детей.»

* * *

 

А. Ф. Зубов.
«Панорама Петербурга».
Лист из серии.
1716.

А. Зубов. Панорама Петербурга. Лист из серии. 1716.

В стенах Петровых протекает
Полна веселью там Нева,
Венцом, порфирою блистает,
Покрыта лаврами глава.
Там равной ревностью пылают
Сердца, как стогны, все сияют
В исполненной утех ночи.
О сладкий век! о жизнь драгая!
Петрополь, небу подражая,
Подобны испустил лучи.

М. Ломоносов. «На день восшествия на престол Имп. Елизаветы Петровны».

* * *

 

А. Ф. Зубов.
«Панорама Петербурга».
 Фрагмент.

А. Зубов. Панорама Петербурга. Фрагмент.

Петропавловская крепость была заложена Петром I 16 мая 1703 г. Эта дата считается днем основания новой столицы – Санкт-Петербурга.

Л. П. Тихонов. Музеи Ленинграда. «Лениздат». 1989. С. 58.

* * *

 

А. Ф. Зубов.
«Панорама Петербурга».
Фрагмент.

А. Зубов. Панорама Петербурга. Фрагмент.

Державин прибегает к своеобразному приему описания Петербурга. Перед Императрицей Екатериной, плывущей по Неве, развертывается панорама города. Суровый Ладогон с снего-блещущими власами повелевает своей дочери Неве «весть царицу в Понта двери».

И Нева, преклонши зрак,
В град ведет преузорочный.
Петрополь встает навстречу;
Башни всходят из-под волн.
Не Славенска внемлю вечу,
Слышу муз Афинских звон.
Вижу, мраморы, граниты
Богу взносятся на храм;
За заслуги знамениты
В память вождям и царям
Зрю кумиры изваянны.
Вижу, Севера столица
Как цветник меж рек цветет, -
В свете всех градов царица,
И ее прекрасней нет!
Белт в безмолвии зеркало
Держит пред её лицом.
Чтобы прелестью блистало
И вдали народам всем
Как румяный отблеск зарный.
Вижу лентии летучи
Разноцветны по судам;
Лес пришел из мачт дремучий
К камнетесанным брегам.
Вижу пристаней цепь, зданий,
Торжищ, стогнов чистоту,
Злачных рощ, путей, гуляний
Блеск, богатство, красоту,
Красоте царя подобну…

(«Шествие по Волхову рос. Амфитриды»)

Вот образ Северной Пальмиры, далекий от жизненной правды, включающей лишь то, что могло послужить ее прославлению. Но этот образ был близок, понятен всем дышавшим крепким и бодрым воздухом России XVIII века, верившей в свои силы и умевшей заставить других поверить в себя. Северная Пальмира не была легендой; в молодой столице ощущалось великое будущее.

Державин чужд той тревоги, которая охватит последующие поколения! Трагическая красота Петербурга ему непонятна. Все устойчиво и мирно.

Вокруг вся область почивала,
Петрополь с башнями дремал,
Нева из урны чуть мелькала,
Чуть Бельт в брегах своих сверкал.

(«Видение Мурзы»)

Тиха ночь над Невою в ее гранитной урне. А днем радостно на просторах ее набережных дышать весною в шумной толпе.

По гранитному я брегу
Невскому гулять ходил;
Сладкую весенню негу,
Благовонный воздух пил;
Видел, как народ теснился
Вкруг одной младой четы.

(«Явление Аполлона и Дафны на Невском берегу»)

Во дворцах Северной Пальмиры должно чувствоваться величие пространств Империи, которую венчает она. Империализм Державина – бодрый, уверенный и радостный. В Петербург стекаются богатства из беспредельных пространств Империи.

Богатая Сибирь, наклонившись над столами,
Рассыпала по ним и злато и сребро;
Восточный, западный, седые океаны,
Трясяся челами, держали редких рыб;
Чернокудрявый лес и беловласы степи,
Украйна. Холмогор несли тельцов и дичь;
Венчанна класами хлеб Волга подавала;
С плодами сладкими принес кошницу Тавр;
Рифей нагнувшися, в топазны, аметистны
Лил в кубки мед златый, древ искрометный сок
И с Дона сладкие и крымски вкусна вина…

Н. П. Анциферов. «Непостижимый город…». «Лениздат». 1991.

* * *

 

А. Ф. Зубов.
«Триумфальный ввод шведских судов в Петербург 9 октября 1714 года после победы при Гангуте».

А. Зубов. Триумфальный ввод шведских судов в Петербург 9 октября 1714 года после победы при Гангуте.

Я вижу град Петров чудесный, величавый,
По манию царя воздвигнутый из блат,
Наследный памятник его могущей славы,
Потомками его украшенный стократ!
Искусство здесь везде вело с природой брань
И торжество своё везде знаменовало.
Могущество ума мятеж стихий смиряло,
Чей повелительный, на зло природы, глас
Содвинул и повлек из дикия пустыни
Громады вечных скал, чтоб разостлать твердыни
По берегам твоим, рек северных глава,
Великолепная и светлая Нева?
Кто к сим брегам склонил торговли алчной крылья
И стаи кораблей с дарами изобилья
От утра, вечера и полдня к нам пригнал?
Кто с древним Каспием Бельт юный сочетал?
Державный дух Петра и ум Екатерины
Труд медленных веков свершили в век единый.
…………………………………………………………………………………………
Железо, покорясь влиянию огня,
Здесь легкостью дивит в прозрачности ограды,
За коей прячется и смотрит сад прохлады,
Полтавская рука сей разводила сад!
Но что в тени его мой привлекает взгляд?
Вот скромный дом, ковчег воспоминаний славных!
Свидетель он надежд и замыслов державных.
Здесь мыслил Петр об нас.
Россия, здесь твой храм!

П. А. Вяземский. «Петербург» (Отрывок).
1818.

* * *

 

Александр Беггров.
«Петербургская биржа».
1891.

Александр Беггров. Петербургская биржа. 1891.

Царь хотел во что бы то ни стало направить главный торговый путь на Петербург, и в октябре 1713 года указал всем торговым людям возить пеньку, юфть, икру, клей, смолу, щетину, ревень, следуемые за границу, не в Вологду и не в Архангельск, а в Петербург. Для всеобщего сведения велено было это объявление прибить во всех церквах. Такое распоряжение отозвалось тягостью на торговых людях, и они, в поданной царю челобитной, умоляли отменить этот закон и дозволить по-прежнему возить товары в Архангельск; у них, представляли они, с иноземцами были там прежние долговые обязательства, которых нельзя было иначе покончить, как выручкой с товара; в Вологде жили три иноземных купца, занимавшиеся очищением привозимой в Архангельск пеньки, и содержали для этой цели до 25 000 русских рабочих, которые должны были остаться без работы, если торговый путь для пеньки изменится. Притом пенька, шедшая за границу, родилась преимущественно в областях, более близких к Архангельску, чем к Петербургу; вдобавок местность Петербурга была такого свойства, что пенька, пролежавши там несколько месяцев, легко подвергалась порче. По этим представлениям, в марте 1714 года царь дозволил возить из Твери пеньку в Архангельск, а в 1715 году из всех товаров, показанных прежде для отвоза в Петербург, дозволил половину везти в Архангельск, а другую непременно в Петербург, и продавать иноземцам за их деньги, а русских денег от них не брать, потому что тогда стали распространять по России привезенную из-за границы фальшивую мелкую русскую монету.

Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Санкт-Петербург, «Весь». 2005. С. 603.

* * *

Александр Беггров. Петербург. Вид на Неву. 1912.

Петр намеревался приучить новопоселенных жителей Петербурга к уменью строить суда и к охоте плавать на них по воде, и в 1718 году приказал жителям Петербурга раздать безденежно парусные и гребные суда, с обязательством сделать новое судно, когда старое испортится.

Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей.». Санкт-Петербург, «Весь». 2005 год. С. 588.

* * *

 

Александр Бенуа.
«Размышления Петра Великого об идеи строительства Санкт-Петербурга на берегу Балтийского моря».
1916.

Александр Бенуа. Размышленя Петра Великого об идее строительства Санкт-Петербурга на берегу Балтийского моря.

Едва ли найдется в военной истории побоище, которое вывело бы из строя больше бойцов, чем сколько легло рабочих в Петербурге и Кронштадте. Петр называл новую столицу «парадизом»; но она стала великим кладбищем для народа. А как она застраивалась и продовольствовалась! В ней обязаны были строить себе дома высшие должностные лица правительственный учреждений, там возникавших или туда переводимых; туда переселялись, точнее, перегонялись указами дворяне, купцы, ремесленники с семьями, кой-как обстраивались и размещались; все это поселение походило на цыганский табор; сам Петр жил в барачном домике с протекавшею крышею.

В. О. Ключевский. «Русская история». Москва, «Эксмо». 2005 год.

* * *

 

Александр Бенуа.
«Петербургская улица при Петре I».

Александр Бенуа. Петербургская улица при Петре I.

Повсюду в Петербурге запрещено было строить конюшни и сараи на улицу, как делалось прежде на всей Руси, а велено непременно устраивать их внутри дворов, так чтобы на улицы и переулки обращено было жилье.

Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Санкт-Петербург, «Весь». 2005 год. С. 588.

* * *

 

Александр Бенуа.
«Прогулка императрицы Елизаветы Петровны по улицам Санкт-Петербурга».

Александр Бенуа. Прогулка императрицы Елизаветы Петровны по улицам Санкт-Петербурга.

 

Александр Павлович Брюллов.
«Сенная площадь. Петербург».
1822.

Александр Брюллов. Сенная площадь. [Петербург]. 1822.

Было время, когда Петербург боялся холеры. То были дни всеобщего уныния и скорби. По всем улицам города то и дело тянулись черные, погребальные дроги, дымились факелы, мелькали траурные ризы духовенства при «богатых» похоронах, при бедных же ничего не мелькало и не дымилось, потому что из всех городских больниц два раза в день, рано утром и перед вечером, отправлялись ломовые телеги, нагруженные, словно перевозной мебелью, простыми тесовыми гробами. Народ в ужасе метался по улицам, подозревал измену, громко говорил об отравах, останавливал экипажи докторов, в которых, без исключения, подозревал «жидов» и немцев, с яростью кидался на злосчастных сынов Эскулапа, так что «блюстительница общественного спокойствия» ровно ничего не могла поделать, и все это разразилось наконец волнением, известным под именем «бунта на Сенной», где перед церковью Спаса раздалось тогда знаменитое «На колени!» императора Николая. Холера была новой гостьей, которую народ считал почти что чумою, если еще не хуже. Боялись хоронить холерных на общих городских кладбищах, и потому за городской чертой, в уединенной и пустынной местности, между двух триумфальных арок - Московской и Нарвской - назвали новое кладбище «холерным».

Это было в 1830 году.

Ровная низменная местность, с петербургски-болотистой почвой, и без того представляли вид, наводящий скуку и уныние, а с тех пор как по ней замелькали низенькие белые кресты, стала еще угрюмее. «Нива смерти» приумножалась с каждым днем, и с тех пор все растет непрестанно, утучняемая петербургскими тифами, чахотками, возвратной горячкой и тысячью иных эпидемий, которые составляют существенное свойство климата.

В 1830 году на месте холерного кладбища не было ни церкви, ни даже часовни, а просто стоял высокий деревянный крест. Перед этим крестом ставили на землю длинные ряды гробов, священник наскоро отпевал заупокойную литию, и вслед за тем носильщики торопливо разносили своих вечных гостей по глубоким мокрым ямам, зарывая их чаще всего в одну общую пространную могилу.

Всеволод Крестовский. «Петербургские тайны».

* * *

 

Андрей Никифорович Воронихин.
«Вид на Строгановскую дачу в Петербурге».
1797.

Андрей Воронихин. Вид на Строгановскую дачу в Петербурге. 1797.

Миазм

Дом стоит близ Мойки – вензеля в коронках
Скрасили балкон.
В доме роскошь – мрамор – хоры на колонках –
Расписной плафон.

Шумно было в доме: гости приезжали –
Вечера – балы;
Вдруг все стало тихо – даже перестали
Натирать полы.

Няня в кухне плачет, повар снял передник,
Перевязь – швейцар:
Заболел внезапно маленький наследник –
Судороги, жар…

Вот перед киотом огонек лампадки…
И хозяйка-мать
Приложила ухо к пологу кроватки –
Стонов не слыхать.

«Боже мой! ужели?! кажется, что дышит…»
Но на этот раз
Мнимое дыханье только сердце слышит –
Сын ее погас.

«Боже милосердный! Я ли не молилась
За родную кровь!
Я ли не любила! Чем же оплатилась
Мне моя любовь!

Боже! страшный боже! Где ж твои щедроты,
Коли отнял ты
У отца – надежду, у моей заботы –
Лучшие мечты!»

И от взрыва горя в ней иссякли слезы, -
Жалобы напев
Перешел в упреки, в дикие угрозы,
В богохульный гнев.

Вдруг остановилась, дрогнула от страха,
Крестится, глядит:
Видит – промелькнула белая рубаха,
Что-то шелестит.

И мужик косматый, точно из берлоги
Вылез на простор,
Сел на табурете и босые ноги
Свесил на ковер.

И вздохнул, и молвил: «Ты уж за ребенка
Лучше помолись;
Это я, голубка, глупый мужичонко, -
На меня гневись…»

В ужасе хозяйка – жмурится, читает
«Да воскреснет бог!»
«Няня, няня! Люди! – Кто ты? – вопрошает. –
Как войти ты мог?»

«А сквозь щель, голубка! Ведь твое жилище
На моих костях,
Новый дом твой давит старое кладбище –
Наш отпетый прах.

Вызваны мы были при Петре Великом…
Как пришел указ –
Взвыли наши бабы, и ребята криком
Проводили нас –

И, крестясь, мы вышли. С родиной проститься
Жалко было тож –
Подрастали детки, да и колоситься
Начинала рожь…

За спиной-то пилы, топоры несли мы:
Шел не я один, -
К Петрову, голубка, под Москву пришли мы,
А сюда в Ильин.

Истоптал я лапти, началась работа,
Почали спешить:
Лес валить дремучий, засыпать болота,
Сваи колотить, -

Годик был тяжелый! За Невою, в лето,
Вырос городок!
Прихватила осень, - я шубенку где-то
Заложил в шинок.

К зиме-то пригнали новых на подмогу;
А я слег в шалаш;
К утру, под рогожей, отморозил ногу,
Умер и – шабаш!

Вот на этом самом месте и зарыли, -
Барыня, поверь,
В те поры тут ночью только волки выли –
То ли, что теперь!

Ге! теперь не то что… - миллион народу…
Стены выше гор…
Из подвальной ямы выкачали воду –
Дали мне простор…

Ты меня не бойся, - что я! мужичонко!
Грязен, беден, сгнил,
Только вздох мой тяжкий твоего ребенка
Словно придушил…»

Он исчез – хозяйку около кровати
На полу нашли;
Появленье духа к нервной лихорадке,
К бреду отнесли.

Но с тех пор хозяйка в северной столице
Что-то не живет;
Вечно то в деревне, то на юге, в Ницце…
Дом свой продает, -

И пустой стоит он, только дождь стучится
В запертый подъезд,
Да в окошках темных по ночам слезится
Отраженье звезд.

Яков Полонский.
1868.

* * *

 

Б. Патерсон.
«Петербург».
1807.

Б. Патерсон. Петербург. 1807.

Да, я люблю его, громадный, гордый град,
Но не за то, за что другие;
Не здания его, не пышный блеск палат
И не граниты вековые.
Я в нем люблю… о нет! скорбящею душой
Я прозреваю в нем иное -
Его страдание под ледяной корой,
Его страдание больное.
Пусть почву шаткую он заковал в гранит
И защитил ее от моря,
И пусть сурово он в самом себе таит
Волненья радости и горя,
И пусть его река к стопам его несет
И роскоши, и неги дани -
На них отпечатлен тяжелый след забот,
Людского пота и страданий.
И пусть горят светло огни его палат,
Пусть слышны в них веселья звуки:
Обман, один обман! Они не заглушат
Безумно страшных стонов муки!
Страдания одни привык я подмечать.
В окне с богатою гардиной,
Иль в темном уголку, - везде его печать.
Страданье уровень единый!
И в те часы, когда на город гордый мой
Ложится ночь без тьмы и тени,
Когда прозрачно все - мелькает предо мной
Рой отвратительных видений.
Пусть ночь ясна, как день, пусть тихо все вокруг,
Пусть все прозрачно и спокойно:
В покое том затих на время злой недуг,
И то прозрачность язвы гнойной.

Аполлон Григорьев.

* * *

 

Б. Патерсон.
«Петербург. Петровская площадь.».
Начало XIX века.

Б. Патерсон. Петербург. Петровская площадь. Начало XIX века.

 

Б. Патерсон.
«Строительство набережной в Петербурге».

Б. Патерсон. Строительство набережной в Петербурге.

Петербургским дворцам и памятникам можно найти немало двойников в чужих краях. А набережные и сравнить не с чем.

Начинались они вместе с городом, который едва ли не дважды в год утопал в бурливой, рвущейся из берегов реке. В первые же годы существования Петербурга строгим указом велено было всем хозяевам домов приготовить каждому «против своего дома сваи для обивки берегов, мерою трехсаженные, числом сколько против каждого двора оных бы столбов могло пойти».

А. Вересов. «Питерские умельц»ы. Ленинград, «Детская литература». 1986 год.

* * *

 

Б. В. Щербаков.
«Пушкин в Санкт-Петербурге».

Б. Щербаков. Пушкин в Санкт-Петербурге.

Петербург мне не подходит ни в каком отношении; ни мои вкусы, ни мои средства не могут к нему приспособиться. Но два или три года придется терпеть.
ПУШКИН - П. А. ОСИНОВОЙ, 13 - 14 мая 1833 г., из Петербурга (фр.).

Викентий Вересаев. «Пушкин в жизни».

* * *


«Блаженная Ксения Петербургская».
Из книги «Школьная энциклопедия. История России 18-19 вв.». Москва, «ОЛМА-ПРЕСС Образование». 2003 год.

Блаженная Ксения Петербургская.

Когда в 1755 году в Петербурге свирепствовали эпидемические сыпные болезни – оспа, корь и лопуха, то чрез посредство Святейшего Синода было опубликовано, чтобы больные не общались со здоровыми и для этого не носили бы детей причащаться в церкви, исключая особенно для того отведенных церквей, а мимо Зимнего дворца запрещено было провозить мертвых.

Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Санкт-Петербург, «Весь». 2005 год. С. 903.

* * *

 

Василий Иванович Суриков.
«Вид памятника Петру I на Исаакиевской площади в Петербурге».
1870.

Василий Суриков. Вид памятника Петру I на Исаакиевской площади в Петербурге. 1870.

Возведен его рукою
От нептуновых свирепств
Град, убежище покою,
Безопасный бурных бедств,
Где над чистою водою
Брег над чистою Невою
Александров держит храм.

Сумароков. «Ода на победу Петра I».

* * *

 

Василий Иванович Суриков.
«Вид памятника Петру I на Сенатской площади в Петербурге».
1870.

Василий Суриков. Вид памятника Петру I на Сенатской площади в Петербурге. 1870.

Тому назад еще немного лет
Я пролетал над сонною столицей.
Кидала ночь свой странный полусвет,
Румяный запад с новою денницей
На севере сливались, как привет
Свидания с молением разлуки;
Над городом таинственные звуки,
Как грешных снов нескромные слова,
Неясно раздавались – и Нева,
Меж кораблей, сверкая на просторе,
Журча, с волной их уносила в море.
Задумчиво столбы дворцов немых
По берегам теснилися как тени,
И в пене вод гранитных крылец их
Купалися широкие ступени;
Минувших лет событий роковых
Волна следы смывала роковые;
И улыбались звезды голубые,
Глядя с высот на гордый прах земли,
Как будто мир достоин их любви,
Как будто им земля небес дороже…
И я тогда… я улыбнулся тоже.

М. Лермонтов. Сказка для детей.

Это лучший романтический пейзаж Петербурга в нашей литературе… Далее тема греха развивается подробнее.
Действие развивается в особняке вельможи XVIII века.

Но близ Невы один старинный дом
Казался полн священной тишиною;
Все важностью наследственною в нем
И роскошью дышало вековою;
Украшен был он княжеским гербом;
Из мрамора волнистого колонны
Кругом теснились чинно и балконы
Чугунные воздушною семьей
Меж них гордились дивною резьбой;
И окон ряд, всегда прозрачно-темных,
Манил, пугая, взор очей нескромных…

Прощальный образ Северной Пальмиры!
Внешний облик особняка, столь характерный для минувшего века, быть может создание Фельтена, вызывает тени угаснувшей жизни.

Пора была, боярская пора!
Теснилась знать в роскошные покои,
Былая знать минувшего двора.
Забытых дел померкшие герои!
Музыкой тут гремели вечера,
В Неве дробился блеск высоких окон:
Напудренный мелькал и вился локон.
И часто ножка с красным каблучком
Давала знак условный под столом;
И старики в звездах и бриллиантах
Судили резко о тогдашних франтах.

Тени прошлого, навеянные белой ночью, исчезают. Две жизни встречаются в тихих покоях…

Тот век прошел, и люди те прошли;
Сменили их другие; род старинной
Перевелся; в готической пыли
Портреты гордых бар, краса гостиной,
Забытые тускнели; поросли
Дворы травой; и блеск сменив бывалой,
Сырая мгла и сумрак длинной залой
Спокойно завладели… тихий дом
Казался пуст, но жил хозяин в нем,
Старик худой и с виду величавый,
Озлобленный на новый век и нравы.

Другая жизнь, чуждая старине, затеплилась как слабый свет лампады в сумраке и сырой мгле особняка.

Она росла как ландыш за стеклом
Или скорей как бледный цвет подснежный.
…Она сходила в длинный зал,
Но бегать в нем ей как-то страшно было;
И как-то странно детский шаг звучал
Между колонн. Разрытою могилой
Над юной жизнью воздух там дышал,
И в зеркалах являлися предметы
Длиннее и бесцветнее, одеты
Какой-то мертвой дымкою; и вдруг
Неясный шорох слышался вокруг:
То загремит, то снова тише, тише
(То были тени предков или мыши).
И что ж? она привыкла толковать
По-своему развалин говор странный…*

Старый мир разрушается, мир когда-то крепкий и блестящий. Нежный цветок, выросший среди развалин, сможет ли он у раскрытой могилы пробиться к свету?..
По свидетельству Соллогуба, волновал и Лермонтова образ гибнущего Петербурга. Поэт любил чертить пером и даже кистью вид разъяренного моря, из-за которого поднималась оконечность Александровской колонны с венчающим ее ангелом**.
________________________________
* Здесь и выше цитаты из стих. Лермонтова «Сказки для детей» (1839).
** Незакавыченная цитата из «Воспоминаний» В. А. Соллогуба (см.: М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1964. С. 277).

Н. П. Анциферов. «Непостижимый город»… «Лениздат». 1991 год.

* * *

 

Василий Иванович Суриков.
«Вечер в Петербурге».
1871.

Василий Суриков. Вечер в Петербурге. 1871.

Сырое ноябрьское утро лежало над Петербургом. Мокрый снег падал хлопьями, дома казались грязны и темны, лица прохожих были зелены; извозчики на биржах дремали под рыжими полостями своих саней; мокрая длинная шерсть их бедных кляч завивалась барашком; туман придавал отдельным предметам какой-то серо-лиловый цвет. По тротуарам лишь изредка хлопали калоши чиновника, - да иногда раздавался шум и хохот в подземной полпивной лавочке, когда оттуда выталкивали пьяного молодца в зеленой фризовой шинели и клеенчатой фуражке.

М. Ю. Лермонтов. «Штосс». 1841 год.

* * *

 

Василий Семёнович Садовников.
«Исаакиевская площадь. (Петербург)».
1830-е.

Василий Садовников. Исаакиевская площадь. [Петербург]. 1830-е.

 

Васильев.
«Петербург».
1820.

Васильев. Петербург. 1820.

 

Герб Санкт-Петербурга.
Из книги «Школьная энциклопедия. История России 18-19 вв.». Москва, «ОЛМА-ПРЕСС Образование». 2003 год.

Герб Санкт-Петербурга.

 

Герб Санкт-Петербурга.
Из книги «Школьная энциклопедия. История России 18-19 вв.». Москва, «ОЛМА-ПРЕСС Образование». 2003 год.

Герб Санкт-петербурга.

 

«Дилижанс, курсировавший между Москвой и Петербургом».
Литография середины XIX века.

Дилижанс, курсировавщий между Москвой и Петербургом. Литография середины IXI века.

 

«Дом Голландской церкви на Невском проспекте в Санкт-Петербурге».
Раскрашенная литография.
Начало XIX века.

Дом Голландской церкви на Невском проспекте в Санкт-Петербурге. Раскрашенная литография. Начало XIX века.

 

Евгений Евгеньевич Лансере.
«Петербург начала XVIII века.»

Евгений Лансере. Петербург начала XVIII века.

 

Елена Доведова.
«Екатерина II с Орловым тайно уезжает ночью из Петергофа в Петербург».

Елена Доведова. Екатерина II с Орловым тайно уезжает ночью из Петергофа в Петербург.

 

Елизавета Меркурьевна Бём (Эндаурова).
«Виды Санкт-Петербурга».
1894.

Елизавета Бём (Эндаурова). Виды Санкт-Петербурга. 1894.

 

Елизавета Меркурьевна Бём (Эндаурова).
«Питер женится».

Елизавета Бём (Эндаурова). Питер женится.

По старым обычаям и в Петербурге, как в других русских городах, жители не спешили на помощь, когда слышали крик «караул», и не торопились разнимать драку, а если вмешивались в нее, то для того, чтобы помогать той или другой стороне.

Н. И. Костомаров. «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Санкт-Петербург, «Весь». 2005 год. С. 589.

* * *

 

... 2 3

 

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

ЖИВОПИСЬ. АЛФАВИТНЫЙ КАТАЛОГ.

 

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: