Павел Корин.
"Александр Невский".
1942 год.
Во всех биографических работах, посвященных Павлу Дмитриевичу Корину (1892-1967), пишется о чрезвычайном многообразии творчества художника, но не всегда отмечается, что это многообразие было вынужденным, обусловленным страшной жизнью в России первой половины ХХ века. Путь потомственного иконописца из Палеха, ученика М. В. Нестерова, с которым Корин до революции расписывал церкви, в народные художники СССР, лауреаты Ленинской премии был тернист. Корин как-то признался: «Обдирая кожу, вылезал я из иконописи». Ему, как и многим другим художникам, приходилось постоянно доказывать «партии и правительству» свою художественную благонадежность, а также искреннюю приверженность социалистическому реализму. Для этого Корин создавал мозаичный фриз для Дворца Советов под бодряческим названием «Марш в будущее», мозаиками его работы украшены станции московского метро «Комсомольская-кольцевая» и «Новослободская». По заданию партии и правительства Корин писал портреты А. Н. Толстого, Кукрыниксов, В. И. Качалова, Максима Горького, маршала Жукова и других крупных деятелей советской эпохи.
Известно, что Корин вел при этом двойную жизнь: участвуя в жизни Союза художников, выполняя правительственные заказы, он оставался глубоко верующим человеком, собирал иконы, а главное, мечтал написать огромную картину «Реквием», где, как видно из эскизов, задумал изобразить последний собор Русской православной церкви. На ней предполагалось изобразить всех высших иерархов церкви, собравшихся в Успенском соборе Московского Кремля. Они стоят и молятся в ожидании предстоящей им мученической смерти. Картина эта так и не была написана, хотя многочисленные эскизы к ней сохранились, натянутое же на подрамник гигантское полотно простояло 30 лет, и на нем за это время художником не было сделано ни одного мазка. В некотором смысле это пустое полотно является документальным признанием художника, живущего в страхе перед чудовищной силой антихристова царства, способного стереть его в лагерную пыль…
И все же в «легальной» живописи и даже в мозаиках Корина чувствуется присущая его творчеству иконописность. Автор этих строк, которого в детстве часто водили за руку через станцию «Комсольская-кольцевая», был искренне убежден, что это – подземная церковь! И не случайно! Вера и глубокая тоска художника по исчезнувшему миру православной Руси отразилась и в мозаиках метро, и в эскизах к «Реквиему», и в некоторых портретах, и в триптихе «Александр Невский», написанном в 1942-1943 годах.
Несомненно, это была работа, вызванная к жизни искренним желанием художника послужить Отечеству в час тяжких испытаний. Центральная часть триптиха, наиболее известная и широко тиражируемая, было написана очень быстро – за три недели. Несомненно, картина иконописна, тревожна и сурова. С точки зрения историчности она не выдерживает критики и, несомненно вызвала бы смех у братьев Васнецовых, Сурикова и других мэтров жанра исторической живописи, знатоков снаряжения и оружия древности. Александр Невский облачен в странные для русского воина XIII века железные доспехи. На голове князя золоченый шлем, весьма похожий на шлем его отца князя Ярослава, потерянный им во время битвы при Липице в 1216 году и дошедший до наших дней. Однако шлем явно мал Александру и не может защитить голову воина. За спиной Александра виден вроде бы Великий Новгород с собором, но почему-то без традиционных оборонительных стен. Если бы не суровый лик Спаса Нерукотворного на знамени, будто перешедшего с другой картины Корина – «Спас Ярое Око», то образ Невского у современного зрителя мог бы вызвать ассоциации только с героями популярного ныне жанра фэнтези.
Вероятно, образ Александра Невского был бы понятнее нам в целостной системе задуманного художником триптиха, но так случилось, что две другие части этого триптиха как бы затерялись во времени: они не известны широкому зрителю, да и специалистам остались малопонятны.
Так, по поводу правой части триптиха («Старый сказ»), где на фоне гигантского изображения Николая Угодника изображена остроглазая согбенная старушонка и два мужика – могучий старик и закатывающий рукава молодой азиат, - современный искусствовед пишет нечто невразумительное: картина «наводит <…> на мысль о богатой истории и культуре русского народа».
Левая же часть («Северная баллада») весьма напоминает скандинавскую историческую живопись рубежа XIX и ХХ веков. Словом, обе эти части триптиха выражали неясные и несоветские идеи, и о них, в отличие от центральной части, быстро забыли…
Судьба самого Александра Ярославича Невского, изображенного Кориным (и множеством других художников), сложилась драматично. Вся жизнь его была тесно связана с Новгородом, в котором он княжил по воле отца князя Ярослава с 15 лет. У новгородцев было так принято – брать в князья малолетнего княжича и воспитывать его в традициях уважения законов и обычаев Новгородской республики. Но сделать из Александра «ручного» князя новгородцам не удалось – Александр вырос человеком самостоятельным, правителем гордым. Он был хорош собой, высок ростом, голос его, по словам летописца, «гремел перед народом, как труба». Князь был мужественным воином, хотя в битвах с ордой Батыя и не участвовал: юношей он пересидел лихие времена Батыева нашествия на Русь в Новгороде. Тем не менее его прозвали Храбрым даже раньше, чем Невским. С ранних лет Александр не выпускал меч из рук и 19-летним юношей в 1240 году победил шведов на берегу Невы, за что и был, как многие считают, назван Невским.
К тому времени обострились отношения Новгорода с соседями – немецкими рыцарями, которые почти непрерывно вели Крестовые походы против славян и даже захватили Псков. 5 апреля 1242 года на льду Чудского озера в Ледовом побоище Александр наголову разгромил рыцарей. В советское время из уст в уста передавалась легенда о том, что в сценарии знаменитого фильма Сергея Эйзенштейна «Александр Невский» была последняя сцена, в фильм не попавшая. Якобы во время пира победителей к князю протискивается забрызганный грязью гонец, который что-то шепчет ему на ухо. Александр покидает застолье, садится на коня и выезжает за городские ворота. В заснеженном поле, насколько хватает глаз, он видит огни и кибитки – к городу подошла орда. Подъехав к юрте хана, гордый победитель немецких рыцарей слезает с коня, встает на колени и начинает ползти между двух огней ко входу в ханскую юрту… Этот эпизод якобы был перечеркнут синим карандашом, и высочайшая резолюция гласила: «Такой хороший человек так поступить не мог! И. Сталин». Но это как раз тот самый случай, когда художник видит историю лучше, чем политик или историк. Подобный поступок Александра Ярославича в тот момент был продуман и рационален: обескровленные победители немцев татарам сопротивляться не могли, да это не противоречило и всей политической концепции князя. Впрочем, легенда эта вряд ли достоверна. Сам Эйзенштейн писал, что Сталин запретил показывать последнюю из задуманных сценаристом сцен, когда Александр умирает, вернувшись из Орды, где его отравили. Эйзенштейн писал: «Не моей рукой была проведена карандашом красная черта вслед за сценой разгрома немецких полчищ. ‘Сценарий кончается здесь, - были мне переданы слова. – Не может умирать такой хороший князь!’».
Вообще в тяжелое время довелось ему жить и править Русью: обезлюдевшая страна, общий упадок и уныние, тяжкая власть завоевателя. Но волевой и умный Александр, годами имея дело с татарами, подолгу живя в Орде, вполне постиг искусство восточной придворной жизни: умел ползать на коленях, сидеть на пятках, знал, что и как дарить влиятельным ханшам и мурзам, усвоил навыки придворной интриги, был коварен, суров и жесток со своими врагами. И все это для того, чтобы выжить и спасти свой престол, народ, Русь. Выполняя волю хана Бату, он требовал от новгородцев регулярной уплаты дани, ссорился с ними и в обиде не раз уезжал в Залесье, в свою вотчину Переславль. Он получил золотой ярлык великого князя Владимирского только в 1252 году. Возвращаясь из четвертой поездки в Каракорум в ноябре 1263 года, Александр умер в Городце на Волге. То, что он был отравлен в Орде, не подтверждается документами. Перед смертью князь постригся в монахи, надел черную схиму – одежду монаха-отшельника. Его похоронили во Владимире, а при Петре Великом прах перенесли в Санкт-Петербург.
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка.». «Арка», Санкт-Петербург. 2013 год.
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
