Борис Владимирович Иогансон.
"Допрос коммунистов".
1933.
Борис Владимирович Иогансон (1893-1973), один из столпов социалистического реализма сталинского периода, крупнейший функционер послесталинского времени (президент Академии художеств, первый секретарь Правления Союза художников и пр.), любил рассказывать, как возникла у него картина «Допрос коммунистов» (1933), прославившая его и ставшая непререкаемым образцом. «Меня лично, - говорил художник, - преследовала идея сопоставления классов, желание выразить в живописи непримиримые классовые противоречия. Белогвардейщина – это особый нарост в истории, это сброд, где смешались и остатки старого офицерства, и спекулянты в военной форме, и откровенные бандиты и мародеры войны. Каким ярким контрастом этом банде были наши военные комиссары, коммунисты, являвшиеся идейными руководителями и защитниками своего социалистического отечества и трудового народа. Выразить этот контраст, сопоставить его являлось моей творческой задачей». Но все упиралось в сюжет, который долго не давался Иогансону: «Мысль бродила вокруг и около. Пробовал я военную схватку. Получалось плохо». Но тут помогла специфическая память художника – накопителя жизненных впечатлений, «профессионального непрерывного наблюдателя», - и «когда в процессе работы всплывают прошедшие впечатления, быть может, не сразу, но вы вспомните многое из того, что произошло когда-то: время, обстановку, характерные позы и жесты, выражения лиц, отдельные детали». И вот пошло: «Когда-то, - рассказывает Иогансон, - примерно в самом начале двадцатых годов, я служил в театре у Каменного моста – был там декоратором и даже выступал в отдельных ролях <…>. В эти годы в театре шла пьеса (автора и название пьесы не помню). Запомнил только одну сцену: стояла в полушубке девушка, которую допрашивал какой-то офицер. И все. Казалось, я начисто забыл этот эпизод. Потом, спустя добрый пяток лет, пришлось мне быть в Музее Красной Армии, где я увидел фотографию с наших коммунистов и неподалеку – фотографию бандитов-анненковцев. Я был ошеломлен разительным контрастом лиц: с одной стороны – благородные, красивые, мужественные люди, с другой – отребье рода человеческого. Возникло естественное сопоставление. И вот тогда из глубины памяти поднимается нечто виденное мной: где-то я видел в полушубке стоящую девушку. Сначала возникает приблизительное оформление идеи в сюжет. Надо столкнуть два класса – когда, в какой обстановке?.. Неожиданно явилась мысль столкнуть их где-то в избе, на допросе, друг против друга. Сначала я представил, что мой положительный герой – девушка, она ассоциировалась с давно прошедшими воспоминаниями о пьесе. Потом возник образ юноши – он больше подходил к моей идее мужества и стойкости класса пролетариев. Юношу допрашивают белогвардейцы. Где они могли находиться? Скажем, в Сибири. Дальше мысленно уточняю обстановку: ясно, что генералы и офицеры занимали лучшее помещение в городе или предместье. Чье помещение может быть лучшим? Какого-то фабриканта, возможно, мукомола. Явственно представил всю обстановку: полы крашеные, на них дорожка лежит, в углу иконы, портрет Колчака. День морозный, окна заиндевели». Ну а дальше – дело техники: началось писание эскизов, фигуры изменялись, перемещались, пока не встали в нужную позу. Ее нужно трактовать однозначно: коммунисты (в одном из них с большим трудом угадывается дама – как тут не вспомнить аналогичную сцену из фильма Бортко «Собачье сердце»), хотя и захвачены врагом и погибнут в его застенках (искусствоведы обращают внимание на символический кроваво-красный ковер, уводящий нас к репинскому ковру в картине «Иван Грозный убивает своего сына»), но они при этом показаны Иогансоном как безусловные победители, иначе матрос в кожани не стоял бы так уверенно, выставив вперед ногу, а белые офицеры, «заваленные» в правой части картины в некую копошащуюся кучу, так бы не дергались и не суетились.
И вот тут на свет появляется бес сомнения, который устами художника А. К. Смирнова, автора довольно гнусных мемуаров «Заговор недорезанных» утверждает, что при создании знаменитой картины у Иогансона всплывали совсем другие воспоминания, что он сам какое-то время был белогвардейцем, колчаковцем, писал упомянутые им портреты Колчака, сам допрашивал коммунистов в компании со своим приятелем – впоследствии известным советским художником и педагогом А. М. Соловьевым (1885-1966), жирный загривок которого Иогансон изобразил на картине. Действительно, в биографии Иогансона есть какие-то темные места. По официальной версии, закончив в 1918 году Училище живописи, ваяния и зодчества в мастерской К. А. Коровина, Иогансон «был призван в Красную армию», но подробностями своей службы художник никогда не делился. По неофициальной же версии, он был мобилизован как раз в белую армию, в которой и прослужил то ли в артиллерии, то ли на бронепоезде полтора года. И верно, порой кажется, что Иогансон, описывая, как он придумывал антураж картины, увлекается и как будто переходит прямо к ярким воспоминаниям своего колчаковского прошлого. Как бы то ни было, потом он сумел вернуться в Москву и примкнул к левакам в искусстве, написал импрессионистические картины «Рабфак идет», «Советский суд», а затем плавно со всем советским искусством перешел на «рельсы соцреализма», получил Сталинскую премию сначала за «Коммунистов», а затем за картину «На старом уральском заводе» (1937), на которой , как утверждают злые языки, запечатлел в образе капиталиста своего врага – художника и функционера А. М. Герасимова.
Но для нас все эти слухи и сплетни вокруг Иогансона не так важны, как то, что картина «Допрос коммунистов» была этапом в переходе к исторической живописи в стиле соцреализма, которая давала однозначное, тенденциозное толкование истории Гражданской войны, в которой красные представлялись исключительно красивыми и мужественными борцами за счастье народа, а белые – шайкой отребья. Примечательно, что картина эта долгие годы была единственным легальным произведением искусства (исключая «Дни Турбиных» Булгакова во МХАТе), в котором можно было увидеть, пусть и в слегка шаржированном виде, белых (так же как позже Гитлера и фашистов по известной картине Кукрыниксов). Недаром братья Васильевы использовали образы Иогансона для белогвардейских сцен «Чапаева».
Между тем Гражданская война была страшна взаимным зверством. Как среди красных, так и белых были во множестве негодяи и садисты. Как описывал очевидец, нестерпимо жутко было видеть, как к толпе испуганных пленных красноармейцев «подскакивала молодая девушка и, не слезая с седла, на выбор убивала одного за другим. И самым страшным в эти минуты было ее лицо: совершенно каменное, спокойное, с холодными, грозными очами». В Одессе прославилась своими зверствами чекистка Дора, замучившая и убившая несколько сот офицеров. А после изгнания красных из Екатеринодара летом 1919 года в руки белых попали документы о так называемой «социализации девушек и женщин», в частности «мандат», в котором сказано: «Предъявителю сего, товарищу Карасееву, предоставляется право социализировать в городе Екатеринодаре 10 душ девиц возрастом от 16-ти до 20-ти лет, на кого укажет товарищ Карасеев. Главком Иващов». Расследование показало, что «красноармейцами было схвачено больше 60 девушек – молодых и красивых, главным образом из буржуазии и учениц местных учебных заведений», которые подверглись массовому изнасилованию, а некоторые убиты через несколько дней пыток и издевательств.
Долгие годы через умственные плотины, возведенные Иогансоном и ему подобными, пробивалась горькая, трагическая правда о Гражданской войне. Она приходила к нам через «Белую гвардию», «Бег», «Служили два товарища», и в конце концов она восторжествовала, сделав картину Иогансона историей…
Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка». «Арка», Санкт-Петербург. 2013 год.
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
