Николай Степанович Гумилёв

в живописи и литературе

 

Н. И. Калита.
«Николай Степанович Гумилёв».

ГУМИЛЁВ Николай Степанович [3(15).4.1886, Кронштадт – 25.8.1921, близ Петрограда], русский поэт, переводчик, прозаик, критик. Сын флотского врача. Детство провёл в Царском Селе, Санкт-Петербурге, Тифлисе. Окончил Царскосельскую гимназию (1906), директором которой был И. Ф. Анненский. 1-я публикация – стихотворение «Я в лес бежал от городов…» (газета «Тифлисский листок», 1902). В 1905 на собственные средства издал книгу стихов «Путь конквистадоров», замеченную В. Я. Брюсовым, который надолго стал поэтическим учителем Гумилёва.

В 1906-08 жил в Париже, учился в Сорбонне, выпускал журнал «Сириус» (1907, 3 номера), издал сборник стихов «Романтические цветы» (1908). Раннее творчество Гумилёва развивалось в русле символизма под сильным воздействием оккультных теорий в изложении французских популяризаторов (Папюс, Э. Леви). После возвращения в Россию (1908) учился в Санкт-Петербургском университете (не окончил), сотрудничал в газете «Речь», журналах «Весы», «Русская мысль» и др., издавал журнал «Остров» (1909, 2 номера), с осени 1909 стал деятельным сотрудником журнала «Аполлон» (вёл рубрику «Письма о русской поэзии»). Вышедшая весной 1910 книга стихов «Жемчуга», куда вошли и лучшие стихи из почти неизвестных в России «Романтических цветов», на долгие годы определила литературную репутацию Гумилёва: экзотика, романтическая любовь, несколько риторичная героика сделались составной частью читательских представлений о самом поэте; особой популярностью пользовались «Озеро Чад» и «Капитаны». К этому же времени относятся роман Гумилева с Е. И. Дмитриевой (будущей Черубиной де Габриак), дуэль с М. А. Волошиным из-за неё (ноябрь 1909), путешествие в Абиссинию. 25.4.1910 Гумилёв женился на А. А. Горенко (А. А. Ахматовой), в 1912 родился их сын Л. Н. Гумилёв (развелись в 1918).

С 1909 Гумилёв тесно общался с Вяч. И. Ивановым, одобрившим книгу «Жемчуга»; однако в полемике 1910 о символизме Гумилёва стал на сторону Брюсова (противостоявшего Иванову и Блоку), отрицая теургическое начало в поэзии. Осенью 1911 организовал и возглавил «Цех поэтов», внутри которого в 1912 сформировалась программа нового литературного направления – акмеизма. Гумилёв – автор одного из его манифестов и ряда образцовых для акмеизма стихов. В сборнике «Чужое небо» 91912) Гумилёв ещё пробовал разные типы поэтики, представил эпические и драматические опыты в стихах; первым и последним несомненно акмеистическим стал сборник «Колчан» (1916). В нём отчётливо выделяются несколько формально не организованных циклов: военные стихи, стихи об Италии, об Африке и о России.

В 1910-11 и 1913 Гумилёв совершил два путешествия в Африку (последнее – по поручению Музея антропологии и этнографии Петербургской Академии наук; собранные коллекции поступили в музей). С началом 1-й мировой войны добровольцем ушёл на фронт, служил в уланских и гусарских полках, дважды был награждён Георгиевским крестом, однако экзаменов на чин корнета сдать не смог, оставшись прапорщиком. В эти годы, помимо военных стихов, выгодно отличающихся от массовой продукции на эту же тему, и прозаических «Записок кавалериста» (1915-1916), Гумилёв написал пьесы «Дитя Аллаха» и «Гондла» (обе 1916), продолжал деятельность обозревателя современной поэзии в «Аполлоне» и других изданиях. Весной 1917 добился перевода на Салоникский фронт. Через Скандинавию приехал в Лондон, оттуда в Париж, где остался при комиссариате, ответственным за русский экспедиционный корпус. После Октябрьской революции 1917 пытался попасть на Персидский или Месопотамский фронт, в связи с чем отправился в Лондон, а оттуда в апреле 1918 – в Петроград. В эти годы были написаны трагедия «Отравленная туника», оставшаяся неоконченной повесть «Весёлые братья», цикл стихов, опубликованный посмертно под названием «К синей звезде» (1923). Стихи 1916-18 составили сборник «Костёр» (1918). В Петрограде Гумилёв переводил с разных языков, работал в издательстве «Всемирная литература», читал лекции; организовал новый «Цех поэтов», вёл занятия в литературных студиях. Сотрудничал в Союзе поэтов (в начале 1921 стал председателем Петроградского отделения) и других литературных организациях. Летом 1921 издал книгу стихов «Шатёр». В августе 1921 арестован по обвинению в причастности к контрреволюционному заговору (так называемое Таганцевское дело), расстрелян без суда. Вопрос об участии Гумилёва в заговоре остаётся нерешённым, однако очевидно, что он не участвовал ни в каких конкретных действиях.

Последний сборник стихов Гумилёва «Огненный столп», ставший его высшим поэтическим достижением, вышел в свет, когда Гумилёв уже находился в тюрьме. Читатели-современники нашли в нём прежде всего облик поэта – рыцаря и воина, умевшего «не бояться и делать что надо»; понадобилось значительное время, чтобы осознать книгу как завещание «поэта-визионера, поэта-пророка» (слова А. А. Ахматовой). В первые два года после смерти Гумилёва его книги продолжали выходить в Советской России, затем – только в издательствах русского зарубежья; с 1986 вновь издаются в России.

Сочинения: Сочинения: В 3 т. М., 1990-1991; Стихотворения и поэмы. 2-е изд. СПб., 2000.

Литература: Гумилевские чтения. W., 1984; N. Gumilev. 1886-1986. [Berk.], 1987; Лукницкая В. Н. Гумилев: Жизнь поэта по материалам домашнего архива семьи Лукницких. Л., 1990; Н. Гумилев: Исследования и материалы. Библиография. СПб., 1994; Н. Гумилев: Pro et contra. Личность и творчество Н. Гумилева в оценке русских мыслителей и исследователей. СПб., 1995; Баскер М. Ранний Гумилев: путь к акмеизму. СПб., 2000; Высотский О. Н. гумилев глазами сына; Воспоминания современников о Н. С. Гумилеве. М., 2004; Лукницкий П. Н. Труды и дни Гумилева // Лукницкая В. Любовник. Рыцарь. Летописец. СПб., 2005; Крейд В. Гумилев: Библиография. Orange, 1988. (Н. А. Богомолов)

Большая Российская энциклопедия. Том 8. Москва, 2007 год.

* * *

 

В. Бондарев.
«Н. Гумилёв».

...Семилетний Гумилев упал в обморок от того, что другой мальчик перегнал его, состязаясь в беге. Одиннадцати лет он покушался на самоубийство: неловко сел на лошадь - домашние и гости видели это и смеялись. Год спустя он влюбляется в незнакомую девочку-гимназистку. Он следит за ней, бродит за ней по улицам, наконец, однажды подходит и, задыхаясь, признается: «Я вас люблю». Девочка ответила «дурак» и убежала. Гумилев был потрясен. Ему казалось, что он ослеп и оглох. Он не спал ночами, обдумывал способы мести: сжечь дом, где она живет? похитить ее? вызвать на дуэль ее брата? Обида, нанесенная двенадцатилетнему Гумилеву, была так глубока, что в тридцать лет он вспоминал о ней смеясь, но с оттенком горечи...

Гумилев подростком, ложась спать, думал об одном: как бы прославиться. Мечтая о славе, он вставал утром, пил чай, шел в Царскосельскую гимназию.

Часами блуждая по парку, он воображал тысячи способов осуществить свою мечту. Стать полководцем? Ученым? Изобрести перпетуум-мобиле?  Безразлично что - только бы люди повторяли имя Гумилева, писали о нем книги, удивлялись и завидовали ему.

Понемногу эти детские мечты сложились в стройное мировоззрение, которому Гумилев был верен всю жизнь. Гумилев твердо считал, что право называться поэтом принадлежит тому, кто не только в стихах, но и в жизни всегда стремится быть лучшим, первым, идущим впереди остальных. Быть поэтом, по его понятиям, достоин только тот, кто, яснее других сознавая человеческие слабости, эгоизм, ничтожество, страх смерти, на личном примере, в главном или в мелочах, силой воли преодолевает «ветхого Адама». И, от природы робкий, застенчивый, болезненный человек, Гумилев «приказал» себе стать охотником на львов, уланом, добровольно пошедшим воевать и заработавшим два Георгия, заговорщиком. То же, что с собственной жизнью, он проделал и над поэзией.

Мечтательный грустный лирик, он стремился вернуть поэзии ее прежнее значение, рискнул сорвать свой чистый, подлинный, но негромкий голос, выбирал сложные формы, «грозовые» слова, брался за трудные эпические темы. Девиз Гумилева в жизни и в поэзии был: «всегда линия наибольшего сопротивления». Это мировоззрение делало его в современном ему литературном кругу одиноким, хотя и окруженным поклонниками и подражателями, признанным мэтром и все-таки непонятым поэтом. Незадолго до смерти - так, за полгода - Гумилев мне сказал: «Знаешь, я сегодня смотрел, как кладут печку, и завидовал - угадай, кому? - кирпичикам. Так плотно их кладут, так тесно, и еще замазывают каждую щелку. Кирпич к кирпичу, друг к другу, все вместе, один за всех, все за одного. Самое тяжелое в жизни - одиночество.
А я так одинок...»

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Борис Мартынов.
«Н. Гумилёв».

Всю свою короткую жизнь Гумилев, признанный, становившийся знаменитым, был окружен непониманием и враждой. Очень остро сам сознавая это, он иронизировал над окружающими и над собой.

Я вежлив с жизнью современною, Но между нами есть преграда - Все, что смешит ее, надменную, Моя единая отрада. Победа, слава, подвиг - бледные Слова, затерянные ныне, Гремят в душе, как громы медные, Как голос Господа в пустыне. О нет, я не актер трагический, Я ироничнее и суше. Я злюсь, как идол металлический Среди фарфоровых игрушек. Он помнит головы курчавые, Склоненные к его подножью, Жрецов молитвы величавые, Леса, охваченные дрожью, И видит, горестно смеющийся, Всегда недвижные качели, Где даме с грудью выдающейся Пастух играет на свирели.

Наперекор этой чуждой ему современности, не желавшей знать ни подвигов, ни славы, ни побед, Гумилев и в стихах и в жизни старался делать все, чтобы
напомнить людям о «божественности дела поэта», о том, что .

..в Евангелии от Иоанна Сказано, что слово—это Бог.

Всеми ему доступными средствами, всю жизнь, от названия своей юношеской книги «Путь конквистадора» до спокойно докуренной перед расстрелом папиросы, - Гумилев доказывал это и утверждал. И когда говорят, что он умер за Россию, необходимо добавить— «и за поэзию».

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Аркадий Калмыков.
«Николай Гумилёв».

 

Мстислав Фармаковский.
«Николай Степанович Гумилёв».
1908.

 

Ольга Делла-Вос-Кардовская.
«Портрет поэта Гумилёва».
1909.

 

Н. Радлов.
«Гумилёв в Африке».

Интерес Гумилева-старшего к Центральной Азии был самым поверхностным:

Мне снятся королевские алмазы
И весь в крови широкий ятаган. <...>
Мне чудится (и это не обман),
Мой предок был татарин косоглазый,
Свирепый гунн...

Стихи-то хороши, но ни гунны, ни татары не вооружались турецкими ятаганами.

Сергей Беляков. «Гумилёв, сын Гумилёва».

* * *

 

Натан Альтман.
«Николай Гумилёв».

 

Анна Путова.
«Н. С. Гумилёв».

 

Ирина Одоевцева.
«Николай Гумилёв».

 

Надежда Войтинская.
«Н. С. Гумилёв».
1909.

Центральной фигурой гиперборейских собраний был, конечно, Гумилев. В длинном сюртуке, в желтом галстуке, с головой почти наголо обритой, он здоровался со всеми со старомодной церемонностью. Потом садился, вынимал огромный, точно сахарница, серебряный портсигар, закуривал. Я не забуду ощущение робости (до дрожи в коленях), знакомое далеко не мне одному, когда Гумилев заговаривал со мною. В те времена я уже был с ним на «ты» и формально на товарищеской ноге, но это «ты, Николай», увы, сильно походило на «Ваше Превосходительство» в устах только что произведенного подпоручика.

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Надежда Войтинская.
«Портрет Н. С. Гумилёва».
1909.

 

Л. Горнунг.
«Николай Гумилёв».

 

Георгий Иванович Нарбут.
«Анна Ахматова и Николай Гумилёв».
1930.

 

Елизавета Токарева.
«Анна Ахматова и Николай Гумилёв».

 

Т. М. Скворикова.
«Двойной портрет: Анна Ахматова и Николай Гумилёв».
1926.

 

Михаил Кудреватый.
«Поэты и судьба».
1990.

 

Виктор Третьяков.
«Николай Гумилёв».

 

Александр Емельянов.
«Николай Гумилёв и Анна Ахматова».

В феврале маршал Жуков снял с берлинского направления шесть армий, в том числе две танковые, и бросил их на север, в Померанию, на помощь войскам Рокоссовского. Всего в Восточно-Померанской операции приняли участие около миллиона советских солдат, среди них был и рядовой Гумилев: 31-я дивизия тогда была передана в распоряжение 61-й армии генерала Белова, которая развивала наступление на Альтдамм. Взятие Альтдамма 20 марта 1945 года Москва отмечала салютом, а Гумилев посвятил этим событиям стихи.

Мне памятен серый туманный денек. Альтдамм догорал и еще не погас. Осколки, как пчелки, жужжат — и в песок, И семь самолетов, как камни, на нас. Мне слышен был пушек отчетливый стук. На небе чернели снарядов пути. И я не отвел каменеющих рук, Чтоб бросить прицелы и с пушки сойти. А пять фокке-вульфов опять в вышине, Стремятся на запад к чужим облакам, А двое... кружатся в дыму и в огне И падают вниз на горящий Альтдамм.

Взгляд на войну у Гумилева отцовский, романтический и несколько легкомысленный, что отразилось даже на образности: «осколки, как пчелки, жужжат». Здесь у отца и сына даже текстуальные совпадения:

Как собака на цепи тяжелой, Тявкает за лесом пулемет, И жужжат шрапнели, словно пчелы, Собирая ярко-красный мед.

Невежественный читатель примет это за милитаристский бред восторженного юноши, еще не нюхавшего пороху, хотя перед нами стихи двух фронтовиков. Оба сочиняли под воздействием непосредственных впечатлений, а Лев прямо описал свою военную «работу»: «И я не отвел каменеющих рук, / Чтоб бросить прицелы и с пушки сойти»…

Чу — дальний выстрел!
Прожужжала Шальная пуля... славный звук...

Это Михаил Юрьевич Лермонтов, один из любимых поэтов Николая Гумилева, поэт другой эстетики, но того же мироощущения.

И воистину светло и свято Дело величавое войны, Серафимы, ясны и крылаты, За плечами воинов видны. Тружеников, медленно идущих На полях, омоченных в крови, Подвиг сеющих и славу жнущих, Ныне, Господи, благослови, —

подхватывает Николай Гумилев.

Сергей Беляков. «Гумилёв, сын Гумилёва».

* * *

 

Е. Кругликова.
«Гумилёв в годы войны».

Гумилев ушел осенью 1914 года добровольцем на войну. Сначала вольноопределяющимся лейб-гвардии уланского полка, потом офицером александрийского (гусары смерти); он всю кампанию до Февральской революции пробыл на фронте.

Знал он муки голода и жажды, Сон тревожный, бесконечный путь, И святой Георгий тронул дважды Пулею нетронутую грудь.

Это биографически точно. Гумилев участвовал во многих боях, заработал два георгиевских (солдатских) креста и ни разу не был ранен: «Кому суждено...»

Два-три раза за это время Гумилев приезжал ненадолго в Петербург в отпуск. В последний свой приезд - в конце 1916 - начале 1917 года - он казался грустным: шел третий год войны, она стала затяжной и обыденной. На смену романтике кавалерийских атак пришло сидение без конца во вшивых окопах. Гумилеву стало скучно. Тут произошла революция, подвернулся удачный случай, и Гумилев уехал в командировку в Салоники.

Но до Салоник он не доехал: октябрь 1917 года застал его в Париже. За границей Гумилев прожил больше года, сперва в Париже, потом в Лондоне. «Демобилизованный» событиями, он с жаром принялся за стихи. Тут была написана целиком большая драматическая поэма «Отравленная туника» и очень много стихов. Весной 1918 года Гумилев собрался в Россию. Он так рассказывал о своем отъезде: «Нас было несколько человек русских офицеров, застрявших случайно в Лондоне. Однажды, собравшись в кафе, мы как-то сразу и все вместе решили, что делать нам здесь больше нечего, надо уезжать. Стали решать куда. Одни говорили в Африку - стрелять львов, другие - продолжать войну в иностранных войсках. «А вы, Гумилев, куда?» Поэт ответил: «Я повоевал достаточно и в Африке был уже три раза, а вот большевиков никогда не видел. Я еду в Россию, - не думаю, чтобы это оказалось опасней охоты на львов».
Увы, это оказалось опасней!..

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Михаил Ларионов.
«Н. С. Гумилёв».
1917.
Архив П. Лукницкого.

 

Михаил Ларионов.
«Николай Гумилёв в Париже».
1917.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.

 

Михаил Ларионов.
«Николай Гумилёв в Париже».
1917.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.

 

Михаил Ларионов.
«Николай Гумилёв в Париже».
1917.

 

Михаил Ларионов.
«Николай Гумилёв».
1917.

 

Михаил Ларионов.
«Николай Гумилёв в Париже».
1917.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.

 

Михаил Ларионов.
«Николай Гумилёв в Париже».
1917.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.

 

Михаил Ларионов.
«Николай Гумилёв в Париже».
1917.
Государственная Третьяковская галерея, Москва.

 

Михаил Ларионов.
«Портрет Гумилёва. Париж.»
1917-1918.

 

Наталья Сергеевна Гончарова.
«Гумилёв в профиль».
Музей Виктории и Альберта, Лондон.

 

Наталья Сергеевна Гончарова.
«Н. С. Гумилёв».
Музей Виктории и Альберта, Лондон.

 

Наталья Сергеевна Гончарова.
«Николай Гумилёв».

Летом 1918 года Гумилев уже был в Петербурге. Он приехал с двумя фунтами стерлингов в кармане. Имение его было конфисковано. Дом в Царском Селе заселен. Но он не растерялся, как не терялся никогда.
«Теперь меня должна кормить поэзия», - сказал он мне в одну из наших первых встреч в те дни. Я улыбнулся его самонадеянности: поэзия и во времена более благополучные была плохой «кормилицей». «Может быть, и должна, - сказал я, - только вряд ли она тебя прокормит».

Гумилев стал хлопотать. Он добился кредита в какой-то типографии, напечатал свои новые книги - «Костер», «Фарфоровый павильон», переиздал старые - «Романтические цветы», «Колчан», «Чужое небо», и через месяц, встретив меня, он сказал, самодовольно улыбаясь:

- Вот видишь, я живу с молодой женой (он только что женился на А. Н. Энгельгардт), вожу ее в балет, покупаю ей пирожные (высшая роскошь в те дни) и икру, и все это - на доходы с моих книг.

Я его поздравил, но, конечно, все это, т. е. пирожные и икра, долго не продолжалось: деньги кончились, издавать дальше было нечего. (*...он только что женился на А. H. Энгельгардт... - Гумилев женился на Анне Николаевне Энгельгардт (1895-1942) летом 1918 г., разведясь с Ахматовой. Дочь Гумилева и Анны Энгельгардт Елена  (1919-1942) умерла в блокадном Ленинграде.)

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Наталья Сергеевна Гончарова.
«Николай Гумилёв».

Гумилев прожил все эти годы (только за месяц до смерти он переехал в Дом искусств) в д. ном. 5 по Преображенской улице, в квартире его друзей Ш*., куда-то бежавших. Квартира была довольно трепаная и старая, обставленная чем попало, но Н. С. ее очень любил. Свое холостое хозяйство (Анна Николаевна с ребенком жила в деревне) он вел весело и самоуверенно. Он любил приглашать к себе кого-нибудь из друзей обедать и с церемонной любезностью потчевал его пшенной кашей и жареной селедкой. Если обедала дама, Гумилев обязательно облачался во фрак и белый жилет и беседовал по-французски. Я помню много таких вечеров. Я часто оставался на Преображенской ночевать, иногда оставался еще кто-нибудь из общих друзей. У печки в передней, превращенной в маленький кабинетик, мы далеко за полночь читали стихи, спорили, говорили о своих любовных делах. Гумилев был всегда влюблен. Он серьезно не понимал, как может быть иначе. Поэту быть влюбленным еще важнее, чем путешествовать, говорил он. (*Имеется в виду квартира В. Шилейко, где Гумилев неоднократно останавливался до революции, по адресу: Васильевский остров, 5-я линия, 10; этот адрес обозначен как адрес Гумилева в справочнике «Весь Петербург» на 1915 г. После возвращения в Россию в мае 1918 г., когда Ахматова объявила, что уходит от Гумилева к Шилейко, своему второму мужу, Гумилев жил по другим адресам (на Ивановской, на Преображенской, с мая 1921 г. - в Доме искусств).)

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Неизвестный художник.
«Н. С. Гумилёв».

Совсем незадолго до смерти Гумилева я рассказал ему историю, где-то мною прочитанную, о шхуне, вышедшей из какого-то американского порта и найденной потом в открытом море. Все было в порядке, спасательные лодки на месте, в столовой стоял сервированный завтрак, вязанье жены капитана лежало на ручке кресла, но весь экипаж и пассажиры пропали неизвестно куда. Гумилева очень пленила эта тема, он хотел писать на нее роман и придумал несколько вариантов, очень любопытных.

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Надежда Шведе-Радлова.
«Николай Гумилёв на лекции в институте истории искусств».
1920-1921.

Я близко знал и Блока и Гумилева. Слышал от них их только что написанные стихи, пил с ними чай, гулял по петербургским улицам, дышал одним с ними воздухом в августе 1921 года - месяце их общей - такой разной и одинаково трагической - смерти... Как ни неполны мои заметки о них - людей, знавших обоих так близко, как знал я, в России осталось, может быть, два-три человека, в эмиграции - нет ни одного...
Блок и Гумилев. Антиподы - в стихах, во вкусах, мировоззрении, политических взглядах, наружности - решительно во всем. Туманное сияние поэзии Блока - и точность, ясность, выверенное совершенство Гумилева. «Левый эсер» Блок, прославивший в «Двенадцати» Октябрь: «мы на горе всем буржуям - мировой пожар раздуем» - и «белогвардеец», «монархист» Гумилев.

Блок, относящийся с отвращением к войне, и Гумилев, пошедший воевать добровольцем. Блок, считавший мир «страшным», жизнь бессмысленной, Бога жестоким или несуществующим, и Гумилев, утверждавший - с предельной искренностью, - что «все в себе вмещает человек, который любит мир и верит в Бога».
Блок, мечтавший всю жизнь о революции, как о «прекрасной неизбежности», - Гумилев, считавший ее синонимом зла и варварства. Блок, презиравший литературную технику, мастерство, выучку, самое звание литератора, обмолвившийся о ком-то:

Был он только литератор модный, Только слов кощунственных творец... –

и Гумилев, назвавший кружок своих учеников цехом поэтов, чтобы подчеркнуть важность, необходимость изучать поэзию как ремесло. И так вплоть до наружности: северный красавец, с лицом скальда, прелестно вьющимися волосами, в поэтической бархатной куртке с мягким расстегнутым воротником белой рубашки - Блок, и некрасивый, подтянутый, «разноглазый», коротко подстриженный, в чопорном сюртуке - Гумилев...
Противоположные во всем - всю свою недолгую жизнь Блок и Гумилев то глухо, то открыто враждовали. Последняя статья, написанная Блоком, «О душе», появившаяся незадолго до его смерти, - резкий выпад против Гумилева, его поэтики и мировоззрения.

Ответ Гумилева на эту статью, по-гумилевски сдержанный и корректный, но по существу не менее резкий, напечатан был уже после его расстрела.

Георгий Иванов. «Петербургские зимы».

* * *

 

Ф. Вяземская.
«Николай Гумилёв».
Реконструкция несохранившегося портрета (1919-1920) работы Н. К. Шведе-Радловой.
1985.
Собрание Е. М. Царенковой.

Блок и Гумилев ушли из жизни, разделенные взаимным непониманием. Блок считал поэзию Гумилева искусственной, теорию акмеизма ложной, дорогую Гумилеву работу с молодыми поэтами в литературных студиях вредной. Гумилев как поэт и человек вызывал в Блоке отталкивание, глухое раздражение. Гумилев особенно осуждал Блока за «Двенадцать». Помню фразу, сказанную Гумилевым незадолго до их общей смерти, помню и холодное, жестокое выражение его лица, когда он убежденно говорил: «Он (т. е. Блок), написав «Двенадцать», вторично распял Христа и еще раз расстрелял Государя».

Я возразил, что, независимо от содержания, «Двенадцать» как стихи близки к гениальности. - «Тем хуже, если гениально. Тем хуже и для поэзии и для него самого. Диавол, заметь, тоже гениален -тем хуже и для диавола и для нас...»

Теперь, когда со дня их смерти прошло столько лет, когда больше нет «Александра Александровича» и «Николая Степановича», левого эсера и «белогвардейца», ненавистника войны, орденов, погон и «гусара смерти», гордившегося «нашим славным полком» и собиравшегося писать его историю, когда остались только «Блок и Гумилев», - как грустное утешение нам, пережившим их, - ясно то, чего они сами не понимали.

Что их вражда была недоразумением, что и как поэты и как русские люди они не только не исключали, а, скорее, дополняли друг друга. Что разъединяло их временное и второстепенное, а в основном, одинаково дорогом для обоих, они, не сознавая этого, братски сходились.

Оба жили и дышали поэзией - вне поэзии для обоих не было жизни. Оба беззаветно, мучительно любили Россию. Оба ненавидели фальшь, ложь, притворство, недобросовестность - в творчестве и в жизни были предельно честны. Наконец, оба были готовы во имя этой «метафизической чести» - высшей ответственности поэта перед Богом и собой - идти на все, вплоть до гибели, и на страшном личном примере эту готовность доказали.

Георгий Иванов. «Петербургские зимы».

* * *

 

Олег Медведев.
«Николай Гумилёв».

Было начало августа, была теплая светлая ночь. Мы шли из Дома поэтов с Литейного мимо Летнего сада и Марсова поля домой. Я жил на Почтамтской, Гумилев — на Мойке в Доме искусств. Гумилев был очень весел: только что была решена постановка его поэмы в стихах «Гондла» - что очень его радовало.
У ворот Дома искусств мы поцеловались, как обычно. «До завтра». Но ни завтра, ни никогда мы не увиделись больше. На другой день вечером я заходил к Гумилеву, но его не было дома, а наутро меня разбудил телефонный звонок. Гумилев арестован.

Последняя весть от него была открытка, полученная за два дня до смерти: «Не беспокойтесь обо мне. Я чувствую себя хорошо, играю в шахматы и пишу стихи. Пришлите табаку и одеяла...»

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Александр Шафранский.
«Н. Гумилёв. Объятие красной фурии.»

В дни, когда Блок умирал, Гумилев из тюрьмы писал жене: «Не беспокойся обо мне. Я здоров, пишу стихи и играю в шахматы». Гумилев незадолго до ареста вернулся в Петербург из поездки в Крым.

В Крым он ездил в поезде Немица, царского адмирала, ставшего адмиралом красным. Не знаю, кто именно, сам ли Немиц или кто-то из его ближайшего окружения, состоял в том же, что Гумилев, таганцевском заговоре, и, объезжая в специальном поезде, под охраной «красы и гордости революции» - матросов-коммунистов, Гумилев и его товарищ по заговору заводили в крымских портах среди уцелевших офицеров и интеллигенции связи, раздавали, кому надо, привезенное в адмиральском поезде из Петербурга оружие и антисоветские листовки. О том, что в окружении Немица был и агент Чека, провокатор, следивший за ним, Гумилев не подозревал. Гумилев вообще был очень доверчив, а к людям молодым, да еще военным - особенно.

Провокатор был точно по заказу сделан, чтобы расположить к себе Гумилева. Он был высок, тонок, с веселым взглядом и открытым юношеским лицом. Носил имя известной морской семьи и сам - был моряком - был произведен в мичманы незадолго до революции. Вдобавок к этим располагающим свойствам этот «приятный во всех отношениях» молодой человек писал стихи, очень недурно подражая Гумилеву...

Вернулся Гумилев в Петербург загоревший, отдохнувший, полный планов и надежд. Он был доволен и поездкой, и новыми стихами, и работой с учениками-студентами. Ощущение полноты жизни, расцвета, зрелости, удачи, которое испытывал в последние дни своей жизни Гумилев, сказалось, между прочим, в заглавии, которое он тогда придумал для своей «будущей» книги: «Посередине странствия земного».
«Странствовать» на земле, вернее ждать расстрела в камере на Шпалерной, ему оставался неполный месяц...
Гумилев в день ареста вернулся домой около двух часов ночи. Он провел этот последний вечер в кружке преданно влюбленной в него молодежи. После лекции Гумилева - было, как всегда, чтение новых стихов и разбор их по всем правилам акмеизма - обязательно «с придаточным предложением» - т. е. с мотивировкой мнения: «Нравится или не нравится, потому что...», «Плохо, оттого что...» Во время лекции и обсуждения стихов царила строгая дисциплина, но когда занятия кончались, Гумилев переставал быть мэтром, становился добрым товарищем. Потом студисты рассказывали, что в этот вечер он был очень оживлен и хорошо настроен - потому так долго, позже обычного, и засиделся. Несколько барышень и молодых людей пошли Гумилева провожать.

У подъезда Дома искусств на Мойке, где жил Гумилев, ждал автомобиль. Никто не обратил на это внимания - был «нэп», автомобили перестали быть, как в недавние времена «военного коммунизма», одновременно и диковиной и страшилищем. У подъезда долго прощались, шутили, уславливались «на завтра».

Люди, приехавшие в стоявшем у подъезда автомобиле с ордером Чека на обыск и арест, ждали Гумилева в его квартире.

Двадцать седьмого августа 1921 года, - тридцати пяти лег от роду, в расцвете жизни и таланта, Гумилев был расстрелян. Ужасная, бессмысленная гибель?!

Нет - ужасная, но имеющая глубокий смысл. Лучшей смерти сам Гумилев не мог себе пожелать. Больше того, именно такую смерть, с предчувствием, близким к ясновидению, он себе предсказал:

...умру я не на постели, При нотариусе и враче.

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Дмитрий Шагин.
«Портрет Н. С. Гумилёва перед казнью».
1984.

Сергей Бобров, автор «Лиры лир», редактор «Центрофуги», сноб, футурист и кокаинист, близкий к ВЧК и вряд ли не чекист сам, встретив вскоре после расстрела Гумилева М. Л. Лозинского, дергаясь своей скверной мордочкой эстета-преступника, сказал, между прочим, небрежно, точно о забавном пустяке:
- Да... Этот ваш Гумилев... Нам, большевикам, это смешно. Но, знаете, шикарно умер. Я слышал из первых рук. Улыбался, докурил папиросу... Фанфаронство, конечно. Но даже на ребят из особого отдела произвел впечатление. Пустое молодечество, но все-таки крепкий тип. Мало кто так умирает. Что ж - свалял дурака. Не лез бы в контру, шел бы к нам, сделал бы большую карьеру. Нам такие люди нужны...

Эту жуткую болтовню дополняет рассказ о том, как себя держал Гумилев на допросах, слышанный лично мной уже не от получекиста, как Бобров, а от чекиста подлинного, следователя петербургской Чека, правда, по отделу спекуляции - Дзержибашева.

Странно, но и тон рассказа и личность рассказчика выгодно отличались от тона и личности Боброва. Дзержибашев говорил о Гумилеве с неподдельной печалью, его расстрел он назвал «кровавым недоразумением». Этого Дзержибашева знали многие в литературных кругах тогдашнего Петербурга. И многие, в том числе Гумилев, - как это ни дико - относились к нему... с симпатией. Впрочем, Дзержибашев был человек загадочный. Возможно, что должность следователя была маской. Тогда объясняется и необъяснимая симпатия, которую он внушал, и его неожиданный «индивидуальный» расстрел в 1924 году.
Допросы Гумилева больше походили на диспуты, где обсуждались самые разнообразные вопросы – от «Принца» Макиавелли до «красоты православия».

Следователь Якобсон, ведший таганцевское дело, был, по словам Дзержибашева, настоящим инквизитором, соединявшим ум и блестящее образование с убежденностью маниака. Более опасного следователя нельзя было бы выбрать, чтобы подвести под расстрел Гумилева. Если бы следователь испытывал его мужество или честь, он бы, конечно, ничего от Гумилева не добился. Но Якобсон Гумилева чаровал и льстил ему.
Называл его лучшим русским поэтом, читал наизусть гумилевские стихи, изощренно спорил с Гумилевым и потом уступал в споре, сдаваясь или притворяясь, что сдался, перед умственным превосходством противника...

Я уже говорил о большой доверчивости Гумилева. Если прибавить к этому его пристрастие ко всякому проявлению ума, эрудиции, умственной изобретательности - наконец, не чуждую Гумилеву слабость к лести, - легко себе представить, как, незаметно для себя, Гумилев попал в расставленную ему Якобсоном ловушку. Как незаметно в отвлеченном споре о принципах монархии он признал себя убежденным монархистом. Как просто было Якобсону после диспута о революции «вообще» установить и запротоколировать признание Гумилева, что он непримиримый враг Октябрьской революции. Вернее всего, сдержанность Гумилева не изменила бы его судьбы. Таганцевский процесс был для петербургской Чека предлогом продемонстрировать перед Чека всероссийской свою самостоятельность и незаменимость. Как раз тогда шел вопрос о централизации власти и права казней в руках коллегии ВЧК в Москве. Именно поэтому так старался и спешил Якобсон. Но кто знает!.. Притворись Гумилев человеком искусства, равнодушным к политике, замешанным в заговор случайно, может быть, престиж его имени - в те дни для большевиков' еще не совсем пустой звук - перевесил бы обвинение? Может быть, в этом случае и доводы Горького, специально из-за Гумилева ездившего в Москву, убедили бы Ленина...

Георгий Иванов. «Китайские тени».

* * *

 

Андрей Геннадьев.
«Убитый солдат. Н. С. Гумилёв.»
1984.

 

Владимир Сысков.
«Николай Гумилёв».
1989.

 

Неизвестный художник.
«Николай Гумилёв».

 

Таисия Швецова.
«Николай Гумилёв».
2007.

 

Георгий Магер.
«Gumilev».

 

Георгий Магер.
«Николай Гумилёв».

 

Ольга Флоренская.
«Поэт Николай Гумилёв».
2004.

 

НИКОЛАЙ СТЕПАНОВИЧ ГУМИЛЁВ (1886-1921)

ЖИВОПИСЬ. АЛФАВИТНЫЙ КАТАЛОГ.

 

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: