Стрельцы
в живописи и литературе
Аполлинарий Михайлович Васнецов.
«Стрелецкая слобода».
«Стрельцы: Рядовой. Знаменщик. Начальствующие лица».
Гравюра XIX века.
«Начальные люди или офицеры Московских Стрелецких полков в 1674 году».
«Знамя Московских Стрельцов 1699 года».
Сергей Николаевич Ефошкин.
«Стрельцы III Московского приказа. XVII век».
Сергей Николаевич Ефошкин.
«Униформа. Стрелец VII Московского приказа. XVII век».
Иван Яковлевич Билибин.
Эскизы костюмов к опере М. Мусоргского «Борис Годунов».
«Стрельцы».
Андрей Петрович Рябушкин.
«Поход против Стеньки Разина. Привал стрельцов на берегу Волги.»
«Восстание стрельцов. 1682 год.»
Николай Дмитриевич Дмитриев-Оренбургский.
«Стрелецкий бунт».
1862.
А. Прохоров.
«Царица Наталья Кирилловна показывает стрельцам царевичей Ивана и Петра».
Алексей Иванович Корзухин.
«Стрелецкий мятеж в 1682 году».
1882.
Пошумели стрельцы. Истребили бояр: братьев царицы Ивана и Афанасия Нарышкиных, князей Юрия и Михайлу Долгоруких, Григория и Андрея Ромодановских, Михаилу Черкасского, Матвеева, Петра и Федора Салтыковых, Языкова и других - похуже родом. Получили стрелецкое жалованье - двести сорок тысяч рублев, и еще по десяти сверх того рублев каждому стрельцу наградных. (Со всех городов пришлось собирать золотую и серебряную посуду, переливать ее в деньги, чтобы уплатить стрельцам.) На Красной площади поставили столб, где с четырех сторон написали имена убитых бояр, их вины и злодеяния. Полки потребовали жалованные грамоты, где бояре клялись ни ныне, ни впредь никакими поносными словами, бунтовщиками и изменниками стрельцов не называть, напрасно не казнить и в ссылки не ссылать.
Приев и выпив кремлевские запасы, стрельцы разошлись по слободам, посадские - по посадам. И все пошло по-старому. Ничего не случилось. Над Москвой, над городами, над сотнями уездов, раскинутых по необъятной земле, кисли столетние сумерки - нищета, холопство, бездолье.
Алексей Толстой. «Пётр Первый».
* * *
«Стрелецкий бунт во время детства Петра I».
Карл Штейбен.
«Пётр Великий, спасаемый матерью от ярости стрельцов».
Андрей Петрович Рябушкин.
«Пётр I в Стрелецкой слободе. Стрелецкая слобода при царевне Софье.»
А. Прохоров.
«Пётр Алексеевич раскрывает заговор стрелецкого полковника Цыклера и в его доме сильным ударом сбивает его с ног».
А. Прохоров.
«Стрелецкий полковник Нечаев передаёт правительнице Софье Алексеевне грамоту, в которой царь Пётр требует высылку Шакловитого и Медведева».
Василий Иванович Суриков.
«Стрелец».
Около 1880.
«Казни стрельцов в октябре 1698 года».
Василий Иванович Суриков.
«Утро стрелецкой казни».
1881.
«Дневник поездки в Московское государство в 1698 году» Иоанна Корба, являющийся важным источником для истории этого страшного, по словам Пушкина, года, Пушкин прочел очень внимательно: упоминая, например, в «Истории Петра» о кончине сестры Петра Наталии, он называет ее «любимой сестрой» царя, ссылаясь на Корба. На глазах Корба происходил кровавый стрелецкий розыск; он присутствовал на Красной площади при совершении казней и даже измерил, - как сам пишет, - шагами длину плах», причем нашел, что ширина их была вдвое больше длины*. Описывая «шестую казнь 27 октября 1698 года», Корб говорит: «Эта громадная казнь могла быть исполнена потому только, что все бояре («сенаторы царства» - поясняет он), думные и дьяки, бывшие членами совета, собравшегося по случаю стрелецкого мятежа, по царскому повелению были призваны в Преображенское, где и должны были взяться за работу палачей. Каждый из них наносил удар неверный, потому что рука дрожала при исполнении непривычного дела… Сам царь, - добавляет Корб, - сидя на лошади, смотрел на эту трагедию».
О четвертой казни, 21 октября 1698 года, когда стрельцов вешали на бревнах, воткнутых в бойницы крепостных стен, Корб замечает: «Едва ли столь частый частокол ограждал какой-либо другой город, какой составили стрельцы, перевешанные вокруг Москвы».
Наконец, Корб, ссылаясь, правда, в этом случае не на собственные впечатления, а на чужие слова, сообщает, будто 14 февраля 1699 года сам царь «отрубил мечом головы восьмидесяти четырем мятежникам, причем боярин Плещеев приподымал за волоса их, чтоб удар был вернее».
Вот о чем вспоминал Пушкин на страницах, посвященных им в «Истории Петра» 1698 году, где он пишет сначала о том, как Петр, узнав «о разбитии стрельцов», «продолжал свой путь, готовясь к ужасному предприятию», а потом, сопровождая свои слова выразительным многоточием, замечает: «Начались казни… Лефорт старался укротить рассвирепевшего царя».
_____________________________________
* Цитаты из дневника Корба, вышедшего в Вене в конце 1700 г., приводим по русскому переводу: «Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента, посла императора Леопольда I к царю и великому князю московскому Петру Первому в 1698 году, веденный секретарем посольства Иоанном Георгом Корбом». Перевод с лат. М., 1867.
Илья Фейнберг. «Читая тетради Пушкина». Москва, «Советский писатель». 1985 год.
* * *
Василий Иванович Суриков.
«Стрелец в шапке».
1879.
Василий Иванович Суриков.
«Чернобородый стрелец».
1879.
Василий Иванович Суриков.
«Жена чернобородого стрельца».
Этюд к картине «Утро стрелецкой казни».
1879.
Илья Ефимович Репин.
«Царевна Софья Алексеевна через год после заключения её в Новодевичьем монастыре, во время казни стрельцов и пытки всей её прислуги в 1698 году».
1879.
"...Десятого октября, приступая к исполнению казни, царь пригласил всех иноземных послов. К ряду казарменных изб в Преображенской слободе прилегает возвышенная площадь. Это место казни: там обычно стоят позорные колья с воткнутыми на них головами казненных. Этот холм окружал гвардейский полк в полном вооружении. Много было московитян, влезших на крыши и ворота. Иностранцев, находившихся в числе простых зрителей, не подпускали близко к месту казни.
Там уже были приготовлены плахи. Дул холодный ветер, у всех замерзли ноги, приходилось долго ждать... Наконец его царское величество подъехал в карете вместе с известным Александром и, вылезая, остановился около плах. Между тем толпа осужденных наполнила злополучную площадь. Писарь, становясь в разных местах площади на лавку, которую подставлял ему солдат, читал народу приговор на мятежников. Народ молчал, и палач начал свое дело.
Несчастные должны были соблюдать порядок, они шли на казнь поочередно... На лицах их не было заметно ни печали, ни ужаса предстоящей смерти. Я не считаю мужеством подобное бесчувствие, оно проистекало у них не от твердости духа, а единственно от того, что, вспоминая о жестоких истязаниях, они уже не дорожили собой, - жизнь им опротивела...
Одного из них провожала до плахи жена с детьми, - они издавали пронзительные вопли. Он же спокойно отдал жене и детям на память рукавицы и пестрый платок и положил голову на плаху.
Другой, проходя близко от царя к палачу, сказал громко:
"Посторонись-ка, государь, я здесь лягу..."
Мне рассказывали, что царь в этот день жаловался генералу Гордону на упорство стрельцов, даже под топором не желающих сознавать своей вины. Действительно русские чрезвычайно упрямы..."
"У Новодевичьего монастыря поставлено тридцать виселиц четырехугольником, на коих 230 стрельцов повешены. Трое зачинщиков, подавших челобитную царевне Софье, повешены на стене монастыря под самыми окнами Софьиной кельи. Висевший посредине держал привязанную к мертвым рукам челобитную".
"Его царское величество присутствовал при казни попов, участников мятежа. Двум из них палач перебил руки и ноги железным ломом, и затем они живыми были положены на колеса, третий обезглавлен. Еще живые, попы зловещим шепотом негодовали, что третий из них отделался столь быстрым родом смерти..."
"Желая, очевидно, показать, что стены города, за которые стрельцы хотели силою проникнуть, священны и неприкосновенны, царь велел всунуть бревна между бойницами московских стен. На каждом бревне повешено по два мятежника. Таким способом казнено в этот день более двухсот человек... Едва ли столь необыкновенный частокол ограждал какой-либо город, каковой изобразили собою стрельцы, перевешанные вокруг всей Москвы".
"...27 октября... Эта казнь резко отличается от предыдущей. Она совершена различными способами и почти невероятными... Триста тридцать человек зараз обагрили кровью Красную площадь. Эта громадная казнь могла быть исполнена только потому, что все бояре, сенаторы царской Думы, дьяки - по повелению царя - должны были взяться за работу палача. Мнительность его крайне обострена; кажется, он подозревает всех в сочувствии к казнимым мятежникам. Он придумал связать кровавой порукой всех бояр... Все эти высокородные господа являлись на площадь, заранее дрожа от предстоящего испытания. Перед каждым из них поставили по преступнику. Каждый должен был произнести приговор стоящему перед ним и после исполнить оный, собственноручно обезглавив осужденного.
Царь сидел в кресле, принесенном из дворца, и смотрел сухими глазами на эту ужасную резню. Он нездоров, - от зубной боли у него распухли обе щеки. Его сердило, когда он видел, что у большей части бояр, не привыкших к должности палача, трясутся руки...
Генерал Лефорт также был приглашен взять на себя обязанность палача, но отговорился тем, что на его родине это не принято. Триста тридцать человек, почти одновременно брошенных на плахи, были обезглавлены, но некоторые не совсем удачно: Борис Голицын ударил свою жертву не по шее, а по спине; стрелец, разрубленный, таким образом, почти на две части, перетерпел бы невыносимые муки, если бы Александр, ловко действуя топором, не поспешил отделить несчастному голову. Он хвастался тем, что отрубил в этот день тридцать голов. Князь-кесарь собственной рукой умертвил четверых. Некоторых бояр пришлось уводить под руки, так они были бледны и обессилены".
Алексей Толстой. «Пётр Первый».
* * *
СМОТРИТЕ ТАКЖЕ:
